Сгоревший дом. Гоша Апальков

поцелуя, первого дня в универе, свадьбы, рождения долгожданных детей, уже их первых хороших отметок, школьных влюблённостей и так далее. Думаю, их должно быть не меньше двадцати: по два на каждый десяток лет. Вчера у меня их было двенадцать.

      В последние полгода мы с женой редко навещали сына и его семью, ограничиваясь общением в сети. Плохо, спорить не стану, не по родительски, учитывая нынешнее положение сына. Если раньше мы летали к ним каждую неделю, то теперь стали ограничиваться разом в месяц. Нам стало больно смотреть на то, как он запускает себя своей жижей, всё глубже утопая в апатии и ненависти к самому себе. И, конечно, мы чувствовали вину. Я чувствовал вину: пристроил сына называется. О том, что происходит с Германом, три недели назад рассказал мой внук у себя в блоге, поэтому повторяться нужды не вижу. Вставлю в конце ссылку – почитаете, если интересно.

      С тех пор, как его превратили в Робокопа, он менялся только в худшую сторону. Странным стал: то злился без причины, то в астрал уходил, то ржал как проклятый. Потом выяснилось, что он подсел на наркоту. Оттуда и были все его закидоны. А подсел, думаю, от того, что сломался. Ничего удивительного или зазорного: кто угодно сломался бы, даже настоящий Робокоп. Говоря прямо, он деградировал, и все попытки помочь ему наталкивались на глухую, невидимую стену. Но мы с женой отказывались опускать руки. Мы продолжали летать к ним и продолжали, впав в подобие слепого отчаяния, твердить одно и то же, из раза в раз. Вот и сегодня мы летели к ним на Новый год, точно обречённые на поражение повстанцы на битву с Империей.

      Путь из Новосиба до Камчатска занял три часа, и ещё минут десять мы ехали до доума. Благо, снегопады в этот раз нас не затормозили. На входе нас встретила Надя, озарив чистой, искренней и в кои-то веки не вымученной улыбкой.

      – Привет! Заходите, – сказала она, – Герман в теплице, а Валя у себя. Сейчас позову, спустится.

      Мы покивали, прошли внутрь и расположились в гостиной, а Надя ускакала в кухонный отсек.

      – В теплице? – шепнул я жене.

      – Я тоже не знаю, – ответила она, пожав плечами.

      Потом я увидел дверь рядом с кухней, которой раньше не было, и смекнул, что она и ведёт в ту самую теплицу, о которой Надя говорила нам как о чём-то привычном.

      – Пойду-ка на разведку, – сказал я жене.

      – Как добрались? Нормально? – спросила Надя из кухни.

      – Хорошо, да. С комфортом, – ответила жена, когда я закрывал за собой дверь.

      Там был светлый коридор, в конце которого была ещё одна дверь. Когда я подошёл к ней, она потребовала посмотреть в камеру, а когда увидела моё лицо – начала капризничать и отказывалась меня впускать. Потом кто-то с той стороны поколдовал над таблом, и она отворилась. Передо мной был улыбающийся мужчина сорока лет в перчатках и с маленькой лопаткой в руке. Я не сразу узнал в нём Германа. Во-первых, из-за нового лица, к которому мне до сих пор тяжело