Красное колесо. Узел 4. Апрель Семнадцатого. Книга 2. Александр Солженицын

Петербург «ханской ставкой», – что теперь сказать про новый Петроград?

      А когда-то ведь из Нижнего – и спасали Россию.

      А теперь в торговых кругах отмахиваются: ничего не спасти, всё пропало, ликвидировать дела да капитал переводить за границу.

      Но русский купец – так не может!! Сам Польщиков ни за что не шагнёт так – капитал за границу.

      Не-ет, разучились мы, братцы, стенкой стоять.

      Надо ехать в Москву, в Китай-город, к молодому Сергею Третьякову, советоваться. Ещё год назад Сергей Николаевич «штурмовал правительство». На мартовском съезде избрали его заместителем Рябушинского в оргкомитете. А сейчас вот – отказался ехать на новый торгово-промышленный съезд в Петрограде: там собираются мародёры тыла.

      Но – правительство? Шесть недель назад мы дали им безпринудительное подчинение, полное доверие, поддержку, заём, ограничение прибыли, – а взамен получили? – развал, приказы без ума, или никаких.

      Или – опять нам в оппозицию? Спасать Россию помимо правительства, – так кому ж это по силам? Не по силе и наших денег.

      Куда ж это всё раскачивается, если – не рухнуть?

      А если рухнет – то что уцелеет и от всего твоего имущества? Всё – в тлен?

      По-русски, конечно, и так: засвистит судьба Соловьем-разбойником, погибать – так и погибать!

      А – сын, дочь? жена?

      Всегда, сколько помнил, жил Польщиков с ощущением своей силы: силы тела, силы соображения, знаний и силы денег. И вдруг вот, посреди расцвета, – застигнут ощущением, что сила утекает из него: пока ещё не мускульная, не кровяная, только имущественная. Но за хаосом в его имуществе, пароходах и конезаводстве – порушится и вся остальная. И не удержишь.

      Сперва намечал ехать в Петроград на этот съезд, – отдыхал душой, что Зореньку повидает. А теперь – нет.

      Даже в эти горькие недели нашёл время, написал ей два письма.

      Другая бы пора – взял бы её на Волгу. Да вывел бы на палубу хозяйкой своего лучшего корабля. («Самодержца». Да пришлось переименовать…)

      Но началась такая подвижка – такая подвижка всего – уже ощущал Польщиков недохват силы – на всё, на всё.

      Стал – не хозяин своей жизни.

      Тряска пойдёт – и эту девочку тоже он не удержит.

      110

Заботы Николая Соколова. – Направляет совещание фронтовых делегатов. – И ещё, ещё назначения!

      Революционному деятелю надо быть крайне и стремительно подвижным, чтобы повсюду-повсюду успеть, – от этого могут зависеть важные части революционной ситуации или даже вся она целиком. Именно такую подвижность – во всём участвовать самому – проявлял от первого дня революции и множество раз с тех пор Николай Дмитриевич Соколов, отчего и был любимец ИК, и любим советскими массами, и всюду звали его выступить, объяснить, направить. («Роковой человек» звали его в шутку.) Однако по игре революционной случайности он так и не занял никакого определённого видного поста, лишь оставался всеобщим соединительным звеном, и его посылали, а то он мчался и сам, на всякое прорывное место. Всегда первому