Былое и книги. Александр Мелихов

иными сокровищами культуры и не потому ли существует наша европейская цивилизация с ее университетами, библиотеками, галереями, и не наступило бездонное безвременье “тысячелетнего рейха”, что кто-то жалел себя меньше, чем другие, кто-то свои столицы и не столицы защищал до последнего в смертном бою, спасая завтрашний день всех людей?..»

      Умение изящно выражаться и носить фрак автоматически обеспечивает джентльменам право быть верховными судьями всему человечеству. При таком благородстве тона и манер невозможно вспомнить, что Тридцатилетнюю войну, финалом которой и явилась Вторая мировая, развязали именно джентльмены во фраках, а не большевистские и не нацистские варвары – именно война бесконечно умножила их число и привела к власти над самой могущественной и просвещенной половиной мира. Но у какого же хама повернется язык потребовать покаяния от джентльменов, это их дело требовать покаяний от неотесанного мужичья!

      Как будто хоть кто-то способен раскаиваться в преступлениях, которые в тот миг признавались законными… Наши воспитатели именуют покаянием отказ немцев от последствий своего поражения и звания извергов человеческого рода, но лично мне не встретился ни один немецкий автор, который бы воспринял обрушившиеся на него и его близких несчастья как хоть на тысячную долю справедливое возмездие.

      Джонатан Литтелл, американский потомок российских евреев, написал, выражаясь языком хемингуэевских персонажей, чертовски сильный роман «Благоволительницы» (М., 2012) от лица офицера СС Максимилиана Ауэ, интеллектуала, принимавшего активнейшее участие в истреблении советских евреев по долгу службы, на которую попал благодаря стечению случайностей. Роман был написан по-французски и сделался европейским бестселлером, получив предварительно Гонкуровскую премию и Большую премию Французской академии. В беседе с критиком Львом Данилкиным автор так рассказывал о западном взгляде на ту войну, которую в России называют Отечественной: «Здесь в школе детям практически ничего не рассказывают о роли русских в войне. Здесь, во Франции или в Америке, они говорят о Сопротивлении или о высадке в Нормандии – и очень-очень мало о том, что происходило на Востоке. Но на самом деле, как только начинаешь всерьез изучать войну, очевидно, что воевали-то между собой Германия и Россия, а все остальное, ну за исключением разве что войны между Штатами и Японией, было делом второстепенным». Главная сила романа и выявилась в очень умелой имитации документальности: ощущение полной достоверности самых кошмарных сцен таково, будто читаешь репортаж. Шаламов хорошо понимал, что потрясающий материал лучше не портить беллетристическими украшательствами. Но, видимо, одной лишь силой нагой правды о приевшемся холокосте в европейские бестселлеры не пробьешься – в нем звучат еще и тема гомосексуальности (куда ж без нее), и тема инцеста, и предполагаемое убийство собственной матери, и две канцелярские Эвмениды («Благоволительницы»), преследующие героя в виде парочки