История одиночества. Джон Бойн

Вы любите «Севен-ап»? Меня от него пучит, но я пью, не могу удержаться. И вот еще чипсы «Кинг». «Тейто» не было. «Тейто», конечно, лучше, но у них только «Кинг».

      – Я же сказала, у нас есть «Тейто», – влезла дама с пучком.

      – Ну пусть съест и то и другое.

      – Энтони, угости отче чипсами.

      – Нет! – заорал мальчик.

      – Сейчас я с тобой поговорю.

      – Моё! – не сдавался Энтони.

      – Кушайте, отче, – сказал старик. – Может, еще принести шоколадку?

      Сам того не ожидая, я грохнул кулаком по пластиковому столику. Вышло не хуже, чем у мамы, шестнадцать лет назад злобно колотившей кастрюлей о стол.

      – Я же сказал, не надо еды! – рявкнул я. – Я поел перед дорогой. Вы меня не слышите, что ли?

      Опешивший старик попятился; он так растерялся, словно я дал ему тумака. Дама с пучком буравила его взглядом, как будто во всем виноват он один. Лия молча наблюдала за сценой. Испуганные дети ее проснулись. Я закрыл глаза и выдохнул.

      – Извините, – сказал я, глянув на старика. – Прошу прощения. Мне очень жаль, правда.

      – Все в порядке, отче. – Старик смотрел в пол, избегая взглядов других пассажиров. – Не переживайте.

      – Сколько я вам должен?

      – Что вы, ничего.

      Я не настаивал.

      – Простите, – повторил я.

      Старик улыбнулся и, тряхнув головой, сел на свое место.

      – Бедняга просто хотел оказать вам услугу, – сказала дама с пучком, явно решив поквитаться со мной за отказ от ее чипсов.

      Хоть бы они не трогали меня, подумал я. Все эти люди. Хоть бы дали мне кроху покоя.

      – Вы не любите привлекать внимание, – сказала Лия.

      Я помотал головой:

      – Не люблю. Вот в Риме легко оставаться неприметным. Там каждый второй встречный – священник. А здесь… бывает чересчур…

      – Вас уважают, только и всего.

      – Но за что? Они меня не знают.

      Лия провела пальцем по горлу, и я кивнул, удивляясь, что белый пластиковый ошейник может вызывать такое почтение. Близнецы вновь уснули – Эзра привалился к окну, Бина прижалась щекой к материнскому плечу.

      – Я хотел спросить… – начал я, но Лия покачала головой:

      – Лучше не надо.

      – Хорошо.

      – Прошло тридцать пять лет. – Лия пожала плечами. – Я стараюсь об этом не думать.

      – Получается?

      – Нет, конечно.

      – А у матери с отчимом?

      – Что вы лезете с такими вопросами? – Лия подалась вперед, ошарашив меня резкой переменой тона. – Кто дал вам право?

      – Простите. – От стыда свело живот. – Я не хотел…

      – Я знаю, чего вы хотели – сказать, что во всем есть смысл. Дескать, все это входит в Божий замысел.

      Я покачал головой:

      – Никто не ведает Божьего замысла.

      – Вы же знаете, что его нет.

      – Кого? – не понял я.

      – Бога.

      – Ах, так.

      – Поймите правильно. – Лия усмехнулась, заметив, что слова ее меня покоробили. – Все эти законы, которые вы сочинили, эта ваша идея