Корсары Мейна. Виталий Гладкий

смысле бурсаки были им конкурентами; их «работа» требовала спокойствия и тишины, а спудеи не только гвалтом, но самим своим появлением заставляли горожан настораживаться и прятать кошельки подальше. Поэтому с мазуриками у бурсаков складывались сложные отношения.

      Спудеям подали варенуху – фруктовую настойку на горилке – и добрый шмат копченого мяса. Голодные бурсаки заработали челюстями как волки, и вскоре от свиного окорока остались одни кости.

      – Ин вино вэритас, – весело сказал Микита, поглаживая округлившийся живот. – Истина в вине. Древние понимали толк в жизни. Когда ты пьян и сыт, она прекрасна.

      – Сильно веселиться нет причины, – угрюмо пробурчал Хома по прозвищу Довбня.

      Он был самым старшим в компании – недавно ему исполнилось двадцать два года. Несмотря на это, Хома все никак не мог закончить подготовительный класс, так называемую фару. В бурсе было три отделения – низшее, среднее и высшее. Фара относилась к низшему; там преподавали грамматику, словесность и риторику. В среднем отделении изучали философию и иноземные языки – именно там обретался Тимко, – а до высшего, готовившего богословов, на котором учились два года, добирались редкие спудеи, особо одаренные или очень упрямые.

      Хома был беден как церковная мышь. Но его пудовых кулаков боялись все бурсаки. Из девяти лет, которые он провел в стенах бурсы, восемь Хома путешествовал, зарабатывая на хлеб насущный и учебу.

      – Вот те нате… – Микита дурашливо поклонился. – День добрый, пан! Проснулся наш великий мыслитель. Хома, у тебя что, варенуха мимо рта текла? Ты сейчас напоминаешь нашего аудитора, который объелся тыквенной каши: в животе урчит, пучит, но нужно держаться изо всех сил, чтобы не пустить злой дух.

      – А чему радоваться? В декабре прошлого года польский сейм объявил посполитое рушение. Теперь жди поляков под Киевом.

      – Батька Хмель не допустит этого! – горячо сказал бурсак по прозвищу Чабря, однолеток Тимка. – Наши им как дадут!

      – Ага, дадут… свои чубы намять, – с иронией ответил Хома. – У польного гетмана[15] Януша Радзивилла в два раза больше войск, чем у Богдана Хмеля. Не говоря уже про армию польского короля Яна-Казимира.

      – А еще есть войско Яремы Вишневецкого, знатного вешателя и палача… будь он трижды проклят! – мрачно молвил еще один вечный, как и Хома Довбня, бурсак по прозвищу Хорт.

      Он и впрямь был похож на борзую – длинный, худой, быстрый и непредсказуемый. Мог сорваться посреди учебного года и куда-то исчезнуть на пару недель. А по возвращении сорил деньгами направо и налево и напивался до белой горячки, во время которой его посещали кровавые видения.

      Поговаривали, будто Хорт стакнулся с разбойниками, но никаких доказательств этому не было, разве что несвойственная ему набожность, которую он всегда проявлял после возвращения из своих внезапных «репетиций». Хорт часами стоял на коленях в церкви и что-то шептал сухими губами,

15

Польный гетман – заместитель великого гетмана, руководителя вооруженных сил Литовского княжества. В мирное время великий гетман обычно пребывал при дворе, занимаясь административными и стратегическими вопросами, а польный гетман находился «в поле», руководил войсками и охраной границ.