О людях, котах и маленьких собаках. Эйлин О'Коннор

вас никудышный.

      Арцыбашев поднял на нее непонимающий взгляд. Где Сигизмунд?

      – Он у вас был весь сухой, – пояснила Костюкова. – Чаще надо поливать.

      Арцыбашев поморгал. Поливать?

      – Внимательнее надо быть, Алексей Николаич, внимательнее!

      Арцыбашев снова уставился на опавшую коричневую массу в горшке – и окаменел.

      – Что… где… – прохрипел он, когда обрел способность говорить.

      – По-моему, без этих ужасных волос он даже симпатичнее, – с беззаботной улыбкой сказала Ираида.

      – Где… мой… кактус…

      – Вот же он. Не узнаете?

      – ЧТО ВЫ С НИМ СДЕЛАЛИ?!

      – А что это вы так кричите, Алексей Николаич? Я вам не Мельников, на честь вашей зазнобы не покушалась. Держите себя в руках!

      Улыбка застыла на ее лице, как приклеенная.

      Алексей Николаевич взял горшок с погибшим цефалоцереусом и, тяжело дыша, пошел вниз по лестнице. Язва в желудке скрутилась – и вдруг развернулась, как пружина.

      – Лифт работает! – вслед ему любезно сообщила Ираида Семеновна.

      Арцыбашев не слышал. У него звенело в ушах.

      Он прошел тысячу триста восемьдесят пять этажей, прежде чем добрался до наружной двери и распахнул ее. Ветер снежной пятерней толкнул его в лицо. Снаружи мела пурга, такси расплывалось вдалеке и все вокруг расплывалось, пока Арцыбашев шел, шел, шел…

      – Э, отец!

      Кто-то подхватил его под руку. Дернул куда-то вверх.

      – Ты что, отец? А ну вставай! Пьяный, что ли, сука?

      Его покачали взад-вперед.

      – Це…фа… – слабеющим голосом выговорил Арцыбашев.

      Охлопали по карманам, расстегнули пальто.

      – Какое нахрен цефа? Валокордин там или чего? Слышь, отец, не молчи! Где лекарство у тебя? Да выпусти ты эту срань! Вцепился, епта!

      – Домой… – прошептал Алексей Николаевич, прижимая к себе мертвого цефалоцереуса. – Домой отвезите меня, пожалуйста.

      * * *

      На следующее утро вахтер в Институте физиологии растений подозрительно поглядывал на странного визитера. Человек этот, немолодой, тощий, сутулый, в круглых очках и криво намотанном шарфе, отирался возле проходной с семи часов. К животу он прижимал какой-то сверток. Время от времени лицо его искажала гримаса боли, и тогда человек негромко стонал и сгибался пополам.

      Наблюдая за ним, вахтер окончательно убедился, что видит психованного. Он уже поднял трубку, чтобы вызвать милицию, но тут псих узрел кого-то в дверях и бросился навстречу с криком:

      – Профессор Блейзе! Профессор Блейзе!

      Вахтер с чувством выругался.

      – Профессор Блейзе, умоляю!

      С ловкостью фокусника психованный размотал сверток, отшвырнул бумагу в сторону и сунул под нос профессору какой-то горшок.

      – Эт-то еще что такое? – брезгливо отшатнулся тот.

      – Цефалоцереус! Прошу вас, помогите!

      Послав к черту милицию и обругав себя идиотом, вахтер помчался выручать профессора.

      Псих