О людях, котах и маленьких собаках. Эйлин О'Коннор

клетку клубного пиджака и подтащил к себе. Зубы его клацнули.

      – Все Вере Ионовне доложу! – страшным низким голосом сказал Алексей Николаевич.

      В горле у него что-то булькнуло, но это не испортило впечатления. Мельников спал с лица.

      Вера Ионовна была его законной супругой и по совместительству главой департамента котлов и печей в представительстве дьявола. Одно движение ее мизинца могло превратить жизнь Мельникова в ад. Раз в год Вера Ионовна появлялась на новогоднем корпоративе. Проплывала мимо сотрудников, каждого прощупывая опухшими глазками без ресниц. Всякий раз, встречаясь с ней взглядом, Арцыбашев зачем-то вспоминал, что свинья может сожрать младенца за семь минут.

      – Номерок ее у меня имеется! – вдохновенно нес ахинею Арцыбашев. – Заспит она тебя ночью, Мельников!

      Судя по по ужасу, мелькнувшему в голубых мельниковских глазах, это опасение сидело в нем давно. Щеки его сдулись и обвисли, лоб заблестел. Он попятился, наткнулся на кулер, вздрогнул и припустил прочь, сжимая в кулаке треснувший пластиковый стаканчик.

      * * *

      В тот вечер Арцыбашев признался Сигизмунду:

      – Мне кажется, ты возвращаешь меня на основные пути.

      Кактус, конечно, не понял, о чем он.

      – Видишь ли… Много лет мне кажется, что когда-то моя жизнь пошла не так. Как будто переключили стрелку, и состав ушел на запасной путь. В отстойник.

      Арцыбашев отвернулся к окну и нарисовал пальцем на запотевшем стекле рельсы.

      – А самое удивительное, что я достоверно знаю, когда это случилось.

      Кактус выжидательно молчал.

      – А вообще глупость ужасная, – вдруг покраснел Алексей Николаевич. – Честное слово… Нет, правда, ерунда. То есть нет, не ерунда… Ах ты ж черт!

      Палец пронзительно скрипнул по стеклу.

      Алексей Николаевич помолчал, глубоко вздохнул – и решился:

      – В общем, было это так. На день рождения сосед подарил мне мяч. Ты будешь смеяться, но это был лучший подарок в моей жизни.

      Он подождал немного, однако Сигизмунд не смеялся.

      – Мне исполнилось шесть. Мяч был красный, с ярко-белой полосой и тугой, как барабан. Я стучал по нему, а он звенел в ответ. Этот звук… от него во мне что-то переворачивалось внутри.

      Арцыбашев подышал на стекло и нарисовал три кривых вагончика.

      – В нашем дворе все играли в вышибалы. Меня не брали, потому что я был довольно затурканный пацан. Но с мячом, я знал точно, меня примут.

      Цефалоцереус слушал очень серьезно.

      – Я был ужасно счастливый в тот день. Все время держал мяч на руках, как котенка. После того, как гости разошлись, отпросился гулять. Уже начинало смеркаться. Во дворе почему-то никого не было. Я побежал на дальнюю площадку и там начал стучать мячом об стену трансформаторной будки. Как он летал! Как он звенел! – Арцыбашев заулыбался от воспоминаний. – Представляешь, сумерки, летний вечер, тополями пахнет до одурения, и я в одиночестве колошмачу своим мячом об стенку. А вокруг деревья