Сласти и страсти, или Забавы новобрачных. Тара Сивик

и его члене. Он приходил в магазин к Лиз несколько недель назад сообщить нам, что перенес операцию на открытом сердце, и закончил свой рассказ тем, что показал нам не только тянувшийся до середины груди шрам, но и результат воздействия анестезии на его мужские причиндалы. Одно из его яичек распухло вчетверо против обычного размера. Оно смахивало на грейпфрут, охвативший зубочистку, с боку которого печально торчало одинокое, на сливу похожее яичко.

      – Прошу, давайте не будем болтать про Боба Большеяйцего в такую рань, а? У меня вчера была славная ночь, и я хочу уписываться ее славой, – говорю им.

      – Упиваться. Говорят УПИВАТЬСЯ славой, – поправляет меня Лиз.

      – А-а, неважно. Ты понимаешь, что я хотела сказать.

      Надо мной всегда подтрунивают, потому как я слова путаю. На самом-то деле я не дурочка. В уме я знаю, что хочу сказать, но на пути к губам оно обычно запутывается.

      – Так что произошло вчера вечером после того, как ты унесла свою прозябающую задницу, оставив нас в баре? – вопрошает Лиз. – Погоди!! Святые угодники! Мне доподлинно известно, что произошло, шлюшка ты эдакая! Дрю наконец-то одарил тебя, так?

      Я растерянно глянула на Лиз и спросила:

      – Откуда ты знаешь, какой подарок сделал мне Дрю?

      – От верблюда! Он у меня его купил, – говорит Лиз, встает с дивана, подхватывает лист бумаги из принтера и рассматривает его.

      – Погоди, это твоя была? Ты ею со всеми тремя девчонками пользовалась? Не помню, чтоб ты об этом говорила, – спрашиваю я, выключая компьютер.

      – Ты это, твою мать, о чем? Какие еще девчонки?

      – Э-э, ваши дочери. О каких еще девчонках я могла бы говорить?

      И Лиз еще считает, что это Я дурочка.

      Лиз кладет бумагу на стол и упирает руки в боки:

      – За каким чертом мне пользоваться чем-то подобным со своими дочерьми? Это гадость.

      Гадость? Что, черт возьми, в этом гадкого?

      – Господи Иисусе, – бормочет Клэр, прикрывая рот рукой и глядя на меня во все глаза. А потом принимается безудержно хохотать. Кланяется в пояс, обхватив себя руками за живот. – О боже! Не могу! Иисусе, щас лопну! – доносится сквозь ее всхлипывающий смех.

      – Что смешного-то, черт побери? – начинаю я сердиться.

      – Да, Клэр, просвети нас, – серьезно произносит Лиз. – Качели вроде тех, что Дрю подарил Дженни, штука нешуточная. Эта штука – выше крыши. Он кучу денег за эту штуку выложил.

      – Едрена-печь! Да это ж лучший день ЗА ВСЕ ВРЕМЯ! – смеется Клэр, наконец-то распрямляясь и отирая слезы с глаз.

      – Почему ты это гадостью назвала? Что гадкого в детской люльке? Что, кого-то на ней стошнило или еще что? – спрашиваю я Лиз. – Ты ж не кормила девчонок на ней голой или еще как-то, а?

      От этих слов Клэр еще больше заходится в хохоте, а Лиз пялится на меня с выражением полного ужаса на лице.

      – О боже милостивый. Прошу, скажи мне, что ты этого не делала. Нет… просто… нет, – твердит она.

      Что со всеми стряслось, черт