ЛУННАЯ ТРОПА. Сказка для всё познавших. Сен Сейно Весто

это только работа проклятого воображения, чувства ничего не хотели слышать – они вопили, перебивая друг друга. Гонгора подумал, что если не выдержит и обернется, то уже не сможет остановиться, будет пятиться и пятиться, лихорадочно всматриваясь и мучительно вслушиваясь. Как было бы хорошо, если бы это шутили его приятели. Но об этом кладбище ходили разные слухи, после же рассказанных ужасов – он хорошо узнал своих дружков – их невозможно будет выгнать перед сном на моцион, не то что в лес, они полночи будут жаться к теплой печи, смотреть в огонь, без конца пережевывать соображения по поводу нового мероприятия, радоваться, что есть на свете дураки и что в глухом заболоченном лесу сейчас не они, а кто-то другой. Гонгора не мог оторвать глаз от склоненной к кустам крестовины, которая, насколько он вспоминал, еще недавно стояла совсем не так. Не опуская глаз, Гонгора стиснул челюсти, ухватился поудобнее, и полез через перекладину. Треск сухого дерева больно ударил по нервам.

      Шурша травой, он пробрался мимо запутавшихся в чертополохе и кустах погнутых прутьев ржавой огородки, миновал несколько лучше сохранившиеся бетонные куски с безликими пятнами и ненужными датами. Этот сладковатый, приторный душок казался таким натуральным, что совершенно заглушал доводы разума по поводу того, что кладбище не функционирует давным-давно, пахнуть тут нечему. Похоже, однако, это не было одной только издевкой воображения: откуда-то рядом слабо, но довольно отчетливо несло мертвечиной. Он попросил себя быть спокойнее и глядеть под ноги. Валяясь неподалеку в траве или своей норе, то могла смердеть обитавшая здесь прежде крыса или мышка. Гонгора прилагал усилия, чтобы не думать и не замечать. У гладкого камня он остановился, постоял, медленно обегая напряженным взором деревья и темноту между ними. Стараясь не выпускать из поля зрения не внушавшую доверия редкую поросль гнилых кольев слева, опустился на заросший травой землистый надгробный фрагмент (не стоять же тут на ногах до утра), вытер со лба ладонью пот и поспешно поднялся: так совсем ничего не было видно. Он не знал, что нужно видеть, но сидеть сейчас не мог, в глубине живота все словно свело судорогой. Обходя кусты с высокой, по плечо, ржавой могильной оградой, где колючки выглядели не такими густыми, он уловил над головой движение воздуха и застыл, как парализованный. Больше он ничего не слышал, сердце бухало на уровне ключиц, силясь втиснуться в гортань, заглушая все внешние звуки. Он стоял, не шевелясь, чувствуя, что еще секунда – и рванет, не разбирая дороги, через кусты в темный лес, понесется сломя голову, на одном дыхании и будет так нестись, пока не убьется. Сделалось невыносимо, до одури жутко. В памяти всплыло одно давнее воспоминание, чье-то старое предостережение, что на заброшенном кладбище, если хочешь с него уйти и вернуться назад, ни в коем случае нельзя касаться чужой могильной ограды. Обходя, он только что задел ее локтем.

      И сейчас же