Девичья гора. Роман. Булат Диваев

только мои, а остатные – братины. – не понимая, почему барин переспрашивает, проговорил Иван.

      – Стало быть, я только троим твоим детям обязан дать волю, при случае? – нахмурив брови и о чём-то раздумывая, спросил Андрей Степанович.

      – Стало быть так. – уныло произнес Иван. – Раз так уж вышло, что те то братки моего покойного…

      – Уж взаправду испугался что ли? – рассмеялся Андрей Степанович – Не веришь слову своего хозяина?!

      – Упаси Бог, Андрей Степанович! Знамо дело, слово Ваше крепкое, да что ж поделать-то, коли правда Ваша. Только трое детей моих в семействе моём…

      – Успокойся, староста! – Андрей Степанович серьёзно посмотрел на мужика и добавил – Слово дворянина покрепче купеческого будет, и уж всяко крепче мужицкого. А всё потому, за своё слово дворянин жизнью своей в ответе, а купец же только своими деньгами. А за слова мужика в ответе лишь ветер в поле, коли споймаешь его. Так-то, не боись за детишек. Коли пожелают, то они от крепости моей, по слову моему, будут свободны. Крепко моё слово.

      И теперь Иван подумывал прикупить лавочку, по достижению сыном зрелости. За остальных детей он не так болел душой, как за этого, в котором не чаял души. Те, уже взрослые и со своим семейством прикипели к селу и не желали знать другой судьбы, как работать на барской усадьбе. Кто-то из них прислуживал кучером, а кто-то стал лесничим. Все были при деле и жили как у Христа за пазухой. А за то что им первыми разрешил барин поселиться за речкой, семейство ихнее прозвали Зарецкими.

      Топорнины же большьшую часть времени проводили в Уфе. Балы в перемешку делами на благо общества занимали их больше, чем состояние имения. Андрей Степанович, ввиду своего преклонного возраста, выезжал на балы крайне редко. Время не щадило и его. Он сильно состарился, от отставного подполковника и кавалера, великолепного танцора остался лишь сгорбившийся старик. Однако ж, он не подавал вида и позволял себе посетить балы в те дома, где непременно нужно было быть.

      Вот и сегодня он был в доме губернатора, который созвал на бал уфимскую аристократию. Андрей Степанович станцевал лишь полонез, обязательный для всех присутствующих персон танец и теперь сидел за карточным столом, перекидываясь в преферанс с такими же как он сам стариками. Разговор за карточным столом, начавшийся с осуждения молодежи, падения нравов, перерос к новостям, доносившихся из столицы, а затем плавно перешёл в откровенное смакование слухов и сплетен, бродивших по городу.

      – А вот говорят, старец ходит по России. И признают за тем старцем самого покойного императора, Александра Павловича, – говорил Воецкий, коллежский асессор, имения которого находились за Уфой, близ Степановки.

      – Ох, уж эти самозванцы! – ответил со вздохом Андрей Степанович – Нет на них князя Пожарского с Козьмою Мининым!

      – Не скажите, сударь – возразил Воецкий. – Этот не сам себя называет, а народ признаёт! Чуете разницу? Ходит, говорят,