Люди желтых плащей. Максим Марух

длины, с полдюжины капканов на мелкую дичь, две газовые плиты и упаковка баллончиков к ним, два мотка хорошей альпинистской верёвки, две трёхместные палатки, два походных рюкзака, с десяток фляжек и фонариков, пара раций с упаковкой батареек, а также полный ягдташ медикаментов. Рыболовные снасти мы не брали – у моего отца в сарае столько, что хватит укомплектовать командный рыболовный марафон.

      В самом конце мы достаём свёртки с дождевыми плащами.

      – А это ещё зачем? – хмурится Женя, и вдруг прозревает: – А, понял! Туплю…

      Оглядывая сваленные в кучу на столе сокровища, мы радуемся, как дети. Наличие огнестрельного оружия мгновенно возносит нас на вершину пищевой цепи, делая самыми опасными хищниками в урбанистических джунглях.

      Осталось только научиться всем этим пользоваться.

      – Кто-нибудь умеет стрелять? – задаю вопрос.

      Лес рук.

      Ага, ясно. Значит, никто.

      – Окей. А перезаряжать?

      Желающих продемонстрировать свой талант значительно меньше. Это тебе не на спусковой крючок давить. Мы – одомашненные хищники, не привыкшие к суровым будням дикой природы.

      – Да чо там делать! – выступает вперёд Ваня, выплёвывая сигарету. – Дайте сюда!

      – Вано, погодь, – осаживает его Михась. – Ты у нас, конечно, Рембо, но тут всем надо попрактиковаться. И, кстати, у нас есть неплохая возможность. Больше скажу: у нас есть мишень.

      Я недоуменно вскидываю брови:

      – Мишень?

      Михась, Арт и Женя заговорщически переглядываются.

      – Помните сюрприз, о котором говорил Михась? – спрашивает Женя.

      – Ну! – хором отвечаем с Виталиком.

      Ваня утвердительно машет головой.

      – Пойдёмте, – кивает Михась. – Это надо видеть.

      18:10

      «Прокажённый» привязан к забору за сараем по рукам и ногам. Толстый слой белой капроновой нити, которую мы с братом используем при сборке карнизов для жалюзи, намертво фиксирует запястья и лодыжки к сетке забора. Как и на всех «прокажённых», на твари нет одежды. Тело худощавое, угловатое, сплошь покрыто синяками и ссадинами. С удивлением понимаю, что это мальчишка, лет десяти-двенадцати. Глаза и нос выдают в нем ребёнка, хотя зрачки сужены, а ноздри раздуваются в бешеных попытках всосать в лёгкие весь окружающий воздух. Дыхание «прокажённых» в два раза чаще обычного, сердцебиение, если следовать логике, в четыре. На месте рта мальчишки – кровавая каверна, в которую он превратил свои изжёванные губы.

      У нас с Ваней вырывается вздох удивления. Витос смотрит на «прокажённого», широко открыв рот.

      При виде нас зверёныш выходит из оцепенения, в котором пребывал, и принимается раскачивать сетку рабицы, издавая при этом жутки горловые звуки. В кровавой каше изуродованного рта мелькают белые зубы.

      – Это Джон его поймал, – извещает Михась.

      Мы поражены ещё больше.

      – Да, – мой брат напускает на себя безразличный вид, – случайно. После дождя эти твари повылазили отовсюду,