Морские повести и рассказы. Виктор Конецкий

рукояти на малый ход вперед.

      – Василий Михайлович! – крикнул Вольнов старпому. – При первой возможности спустись в кубрик, собери подвахтенных и зачитай радиограмму.

      «А все-таки мы идем вперед», – подумал он.

      «Седьмой» начал медленно двигаться, скользить в темноту и туман. Но вдруг на нем раздались крики, ругань и призывный свист. Это звали и искали Айка.

      Айк черным клубком пронесся по палубе и заскулил на самом носу. Он все проспал, этот пес. Даже то, как ушел его хозяин.

      Вольнов взял мегафон и крикнул:

      – Когда я вам корму отпихивать стану, он и перепрыгнет!

      – Есть! Поняли!

      – Вы сами на штурвал станете или мне? – услышал Вольнов странно тихий, ровный голос. Это был Чекулин.

      – Ваша вахта?

      – Да, товарищ капитан.

      – Становитесь пока. Про радиограмму знаете?

      – Читал.

      – Полборта право!

      – Есть, полборта право!

      На носу скулил и повизгивал Айк. Чекулин засмеялся, сказал:

      – Он из кубрика как ракета вылетел, чуть боцмана с ног не сбил.

      Вольнову приятно было услышать смех Чекулина, хотя и не положено матросу смеяться и разговаривать, стоя у штурвала.

7

      – Василий Михайлович, запомните, что всякие сокращения в вахтенном журнале не разрешаются. Сколько раз можно повторять вам одно и то же?

      – Я…

      – Помолчите.

      – Когда я…

      – И «машинный» пишется через два «н», а «дистанция» – через «и», а не «е».

      Караван опять лежал в дрейфе, Вольнов проверял заполнение судового журнала. Он не спал уже третьи сутки, глаза слипались, строчки в журнале то исчезали, то появлялись вновь: «Среда. 21 сентября. Пролив Де-Лонга. 00 часов 00 минут. Туман. Видимость полкабельтова. 01 час 18 минут. Снялись с дрейфа. Следуем на сближение с линейным ледоколом „Капитан Белоусов“. Хода и курсы переменные. Используем разводья в девятибалльном льду. 03 часа 10 минут. Легли в дрейф ввиду невозможности дальнейшего движения. Ледокол в дистанции 5–6 миль. Зажаты ледяными полями…»

      Вольнов пальцами несколько раз развел и свел веки, плотно нажимая на глазные яблоки. Глубоко в черепе возникла ломящая боль, поплыли перед глазами туманные круги, пронизанные дрожащими сверкающими точками. Потом круги растаяли и все вокруг прояснело.

      Льды. Туман. Дождь.

      Суетливые живчики-капли на стекле окна в ходовой рубке. Понурившаяся фигура вахтенного на носу сейнера. Запах чада из камбуза.

      Монотонность. Монотонность. Смертельно хочется спать, но спать нельзя. Вот-вот вернется «Микоян».

      Ветер обдувает капли на стекле. Они стекают косо. И каждая старается скользить по следу предыдущей, по уже мокрой, скользкой дорожке; вбирая в себя остатки прежней капли, толстея и тяжелея от этого, убыстряя свой бег, все круче меняя курс и наконец, окончательно отяжелев, несется вниз вертикально и срывается со стекла. Она проторила новую дорогу. И по этой дороге уже торопится новая капля. Но она слишком легка, и ветер сдувает ее в сторону…

      Впереди,