Морские повести и рассказы. Виктор Конецкий

Не надо. Они меня сразу в лазарет на ледокол отправят. Вот и весь перегон будет.

      – Авоська – от слова «авось», – сказал Левин. – Авось что подвернется по дороге, да? А медиков я тоже не люблю.

      Механик завернулся с головой в тулуп и лег спать.

      С палубы вахтенные сгребали снег деревянными лопатами. Был слышен каждый скребок. Как в городе ранним утром через замерзшее стекло окна, когда после ночного снега дворники убирают мостовые.

      – Пей чай, Яков, – сказал Вольнов, наливая кружки.

      Левин взял кружку, поставил ее себе на грудь, сказал:

      – Глеб, произошла какая-то чудовищная несправедливость… Ты знаешь, почему я все время уходил тогда от вас? В «Интуристе» и на улице потом?

      – Нет. Я не думал об этом.

      Вольнов подсел ближе к печурке и сушил возле нее портянки. Босыми ногами он все время ощущал вздрагивание и дрожь стального настила палубы. Ветер, очевидно, крепчал, и льды нажимали сильнее.

      – Я никогда и не подозревал, как она важна для меня. Я это понял только тогда, когда заметил в ресторане, что между вами что-то происходит. Я это сразу заметил, Глеб. И мне очень не хотелось оставлять вас вдвоем. Поэтому я и уходил все время. Ты такое можешь понять?

      – Да.

      – Мы были просто знакомы. Много лет. Случайные встречи. Воспоминания конца войны… Она была замужем. Я женат. У меня дети. И никаких таких мыслей у меня не возникало. И вдруг… Вероятно, ревность – сильный катализатор. Это глупо, но это так.

      – Прости, – сказал Вольнов.

      – Очень все смешно. Очень, – сказал Левин. – Ты у нее ночевал?

      – Да.

      Проснулся боцман, сонный, лохматый, полез по трапу наверх в гальюн. Левин дождался, когда боцман исчезнет в люке, и спросил:

      – А что произошло потом?

      – Нечуткость. Моя.

      – Большая?

      – Вероятно, да.

      Левин сел на койке и залпом выпил чай.

      – Все это очень странно, – сказал он.

      – Я писал ей со всех стоянок. Она не ответила.

      – Ты никогда не сможешь сделать ее счастливой. Ты человек без позвоночника. У тебя есть только хорда.

      – С чего это ты? – спросил Вольнов, обматывая ногу теплой портянкой. – И не пора ли тебе на судно? По-моему, сжатие начинается.

      – Ты все еще надеешься пройти в Чукотское море, на чистую воду?

      – Я пройду.

      – Я шел, я плавал, я держал курс, а как сели на мель, так «мы»… – пробормотал Левин, прислушиваясь. – Действительно, вроде бы шуметь начинает.

      – Глеб Иванович! – крикнул в люк старпом, размахивая журналом радиосвязи. – Радиограмма! Правительственная!.. И «Микоян» подошел!

      Вольнов поймал журнал.

      – Читай вслух, – попросил Левин.

      Вольнов прочитал, с трудом разбирая корявые буквы старпомовского почерка на влажной бумаге:

      – «Правительственная. Начальнику Северного перегона, всему личному составу флотилии рыболовных судов, идущих верхним маршрутом. С большим вниманием и волнением следим за вашей мужественной работой по проведению