Полный форс-мажор. Владислав Вишневский

Иностранные папарацци многое в журналах, как специально для неё напечатали. Она и ушла, к матери своей. Полковник переживал. Знал, одумается. Надеялся. Должна одуматься. Верил в это. Понимать должна. Он же на задании был. Не случайно, а специально на задании был, но… Всё равно обиделась. Ушла. Глупая. Дура! А он… не хотел. Он случайно. Дура, дура! И очередное звание ему потому не присвоили. Опозорился. Хорошо на должности оставили. Золотарёв заступился, отстоял. Дела… Да, дела.

      На этом и остановимся. Не будем сыпать человеку соль на рану, тем более полковнику, ему итак плохо. Заступимся за него. Во-первых, Ульяшов не женоненавистник, не импотент, не урод, хотя, в свете ухода жены, полное право имеет женщин ненавидеть. Спасибо. Не надо. Он уже учёный. Во-вторых, в таком – после похмельном синдроме, он бывает не часто. Можно сказать очень редко, всего второй раз. Первый – недавно, ещё тогда, когда Светлана Павловна ушла, когда проснулся женой покинутым. А потому уже разведённым… Эх!.. С тех пор и… завязал. В-третьих, окончательно спасая «лицо» полковника предположим, что оно сильно «прокисло» не от количества выпитой огненной жидкости, а от осознания того, что он вчера что-то друзьям наобещал, что? И вот тут… Стоп!

      Страшная мысль пронзила сознание офицера. Он что-то наплёл! Он? Что он им там наплёл, что? Да не он это. Это не он! Он не хотел… Он не мог! Это всё по пьянке… Сорвался… Это не считается. И вообще… Какой спор? Какие обещания? Это всё неправда. Это всё сон. Больной, пьяный сон. Да, сон… Ему и вправду снились какие-то кошмары. Бред! Кошмары! Его трясло. Ему плохо было. Он даже не помнит, как вчера в квартиру поднялся, как разделся, и что там ещё, как… Не с ним всё это было… Но было, было. И не только мы это знаем, но и он сам очень хорошо это понимает, где-то там, на подсознании. Просто защитная реакция так у человека сработала, чтобы защитить мозг от замыкания, чтобы психика не сгорела. «Я пропал! Мне конец! А может…» Полко вник в скочил. Ух в ат и лся за одн у спасительную ниточк у – а вдруг это была только шутка, розыгрыш… Да, конечно, шутка. Конечно, розыгрыш! И все его переживания ничего не стоят. Шутка. Хохма… Потому и рванул к телефону…

      – Шура, это я… Алё, как дела? Гром вчера улетел, не помнишь, нормально? – услышав ответ Палия, голосом, как ни в чём не бывало, пряча за лёгкой бравадой жуткую тревогу и понимая уже, что зря звонит, всё так и есть, Палий сейчас поймёт и подтвердит его несостоятельность.

      – Да нормально, уже на месте. А ты как, готовишься?

      Вот оно подтверждение, в испуге мелькнуло у Ульяшова.

      – Куда? – слабым голосом переспросил он. Не хотелось поверить. Не хотел, не хотел… Голос Палия был твёрд и ироничен.

      – Не куда, друг, а к чему, – поправил тот. – Забыл? Мы вчера при свидетелях слово офицера друг другу дали. Поспорили. Не помнишь? Я помню. Гром свидетель. Сдрейфил?

      – Я?! – Окончательно испугался Лев Маркович, но вывернулся. – С какой стати, наоборот, очень хорошо всё помню.

      – Чего тогда звонишь?

      К такой постановке вопроса Ульяшов готов не был, не предполагал,