Инкские войны. Incas. Игорь Олен

в Куско не языка ради, а для покорности, чтобы вы не восстали, коли придёт в башку!»

      Остр ответ его, сопричастного тайнам Куско:

      – Мудрыми сыновья вернутся, Мáйпас, будут знать толк в правлении!

      Раковины взревели. Женщины припустили прочь разводить очаги и детей кормить. Сильный пол, такли нá плечи, двинул стройно, как и предписывалось Пача Кýтеком: «Труд в полях схож с трудом на войне. Рать идёт на врага с криком: айау хайли! Смерд землю роет под тот же крик. Рать идёт с войны строем гордым. И земледельцам идти строем гордым».

      Но суетлив Римаче, ищет кого-то взглядом и, нагнав чача со шрамом на шее, корит:

      – Таклей машешь… Драчун? Как звать?

      Тут как тут Мáйпас, юркий курака: – Кáвас, моего рода!

      – Надо исправить, – молвит градоначальник. – Придём, накажем.

      И полегчало. Близ древоухие кéчуа с пиками, птицы поют… Тяжко править: туп народ, порывается жить старой жизнью.

      – Сказка вам. Солнце с запада на восток ходил. Воробьи жили в глиняных хижинах. Он велел им селиться в каменных. Воробьи же противились. Нашли тучи, дождь лил, лил, лил… Глина стаяла. Воробьи мокли, плакали… Почему же не слушали мудрых начальников?

      Скалят зубы вожди, не смысля, что, как те самые воробьи, злят доброго пастуха папамáркаских чача. Он для них – что Сын Солнца всем.

      Выпрямился Римаче, кашлянув, а на площади над покрывшими склон лачугами объявил:

      – Есть – и сюда всем. Будем бить Кáваса и вникать, зачем. Будем также учить руна-сими.

      Рубленной в скалах лестницей власть имущие пошли в крепость. Чача, сдав палки-копалки на склад («они не владели собственной вещью»), рассеялись.

      Кáвас шёл и задумчиво скрёб в затылке.

      Спутники спрашивали: – Будут бить тебя. А за что?

      – Шрам этот инки мне сделали, я не смирялся… Быть бы мне пумой, чтоб убежать на волю! Быть бы орлом мне, ветром, рекою! Побьют – за песню. Пел я, что чача – гордый народ, могучий. Или не гордый?

      – Гордый, да! – восклицали попутчики и на миг распрямлялись, складывая кулак. – Могучий!

      – Надо нам выгонять тех инков.

      Все замолчали, уставясь под ноги.

      – Клубень Великий рек!

      Взоры вскинулись.

      – Бились, помните? Клубень сгинул, Мáйпас сказал нам: боги нас бросили, нужно сдаться. Мы, испугавшись, вышли к Заступнику Благодетелю… Вчера ночью жена моя Сиа мне говорит: кто-то имя твоё называет, но не ходи, вдруг дух? Известно: к духу не выйдешь – сам войдёт.

      Закивали.

      – Вышел на голос, он удаляется и зовёт: Кáвас! Манит в ущелье, в трещине голос: Кáвас! Сунул я руку – Клубень Великий там!!

      Чача обмерли.

      – Приложил к уху, слышу: Кáвас! домой меня забери, корми; буду вещать тебе… Приходите, Клубень Великий скажет всю правду.

      Кáвас направился к стенке диких камней в лачугу. Очаг краснил шкуры слева, женщину справа, сыпавшую в воду клубни. Дым тёк сквозь крышу тёмной соломы; а на стропилах – вяленые тушки кроликов. Он, сев нá пол, сдвинул колени под подбородок.

      – Ты, Сиа, не говоришь со мной. Раньше ты говорила.

      – Кáвас, устала,