Самая короткая ночь. эссе, статьи, рассказы. Марина Григорьевна Бойкова-Гальяни

зубов.

      Они оба упали бы в обморок, если бы им рассказали про минет. От рассказов про анальный секс оба крестились бы так, словно увидели мерзкий рогатый силуэт.

      Эротическое белье? Романтический ужин при свечах? Они бы хохотали до упаду, удивляясь – что только люди от безделья придумывают!

      Они прожили жизни людей своей эпохи и своего сословия. Суровую, грубую жизнь. И прожили – вместе. Вместе прошли путь от нищих беглецов до владельцев собственной усадьбы. Неустанным дружным трудом они построили хорошее хозяйство и вырастили нескольких детей.

      Если это не любовь, то, что тогда? Любовь созидательна. Где хозяйство и дети – там любовь. Где трупы – там разрушение любви и самой жизни, и тогда это уже никакая не история любви, а история про преступников, «казаки-разбойники»… Если по-научному – детектив.

      Или история с трупами – это история, в которой вообще никакой любви отродясь не было, а был грех гордыни, ревность, дурь, блажь и прихоть, а если по-научному – невроз.

      …Жаль, если героям повести пришлось бросить нажитое и бежать дальше. Туда, где нет генералов, начальства, помещиков и прочей мешающей жить погани.

      Жаль, что я не знаю их потомков. Скорее всего, они живут среди нас, но позабыли предков. А что? Обычные крестьяне, не выдающиеся личности, и даже не сексуально озабоченные помещики. Что же их помнить? Таких уже правнуки забудут.

      А как приятно было бы происходить от этой пары! Что не происхожу от Рюрика, никогда не жалел, а вот что не от этих – жалею. Происходил бы – хвастал бы немеряно, всем везде бы рассказывал. И повесил бы парный портрет.

      А пьесы мистера Шекспира? Истории про невротиков, которые друг друга режут и травят? Они для прыщавого барина. Для бездельников, вместо занятия делом чешущих жопы, а по научному – анусы.

      Смерть

      Олегу Широкому, человеку хорошему и умному, с глубоким уважением и любовью,

      ПОСВЯЩАЕТСЯ.

      ― От бандеровцев власовцам ― привет! ― говорит мой друг Олег Широкий, и поднимает стакан.

      – От власовцев бандеровцам! ― отвечаю, ударяя своим стаканом о емкость Олега.

      Олег только что рассказывал, что в 1939 году НКВД живьем закопало всех гимназистов обоего пола в городе Самборе. Рассказал и с удовольствием слушал, что я говорю об этом на двух языках.

      – А по-польски умеете?

      Развожу руками, ― нет, польского я совсем не знаю. Да и беден этот язык необходимыми выражениями. Странно даже, что для Олега я ― львовский поляк, по отцу. Что для эстонцев я немец, ― никаких возражений, прибалтийским немцем я себя чувствую частенько. А вот польский отец никогда не воспитывал меня. Он просто мелькнул… Я и не помню его. Был – и не был. Я никакой не поляк.

      Олег рассказывает, что его дед шел в украинском ополчении из города Самбора во Львов, но не успел – заболел тифом.

      – Еще