Чужеземец. Виталий Каплан

и несчастье началось. Послал он несколько кораблей с товаром, и поглотила их бездна морская. А товару-то он накупил на все деньги свои, думал прибыль тройную взять. Да мало что на свои – занял он денег у других купцов, под залог дома, под обещание прибылей будущих.

      – Под какую долю его ссудили? – практичный старик интересовался подробностями. – У нас меньше десятой доли не берут.

      – Про то в точности не знаю, дедушка. Наверное, немалая была доля, раз уж такие большие деньги человек занял. Но вот пришла весть, что всё его добро погибло, и должен он всем сразу. Тотчас отвернулись от него бывшие друзья, и кинулся он тогда к знатным людям – покровители мои высокие, отцы мои, в беде я, вызволите, не то и меня, и жену с детьми малыми на рынке продадут. Ссудите деньгами, я торговлю разверну, подымусь снова, вдвойне отдам.

      – Ссудили? – тут же поинтересовался любопытный Гармай.

      – Посмеялись над ним знатные и слугам велели выгнать беднягу палками. Деньги-то немалые просит, а отдаст ли? Да и если отдаст, то очень уж нескоро.

      – Понятное дело, – Иггуси почесал седую бороду. – Неразумно было бы ему помогать. Всё, коли беда случилась, так и пропал человек. Если боги от него отвернулись, значит, обозлил он их чем-то. Так и не стоит с ним водиться, ещё подцепишь от него горе, как болячку какую заразную… Что дальше-то было?

      – А дальше, – Алан откашлялся, – пошёл он, плача, в дом свой. Сидит на пороге, лицо от горя сажей намазал, по древнему обычаю, и слёзы белыми дорожками по саже-то стекают. И тут зовёт его кто-то. Поднял голову – а перед ним нищий старик, плащ запылён да изорван, ноги босые, в язвах, седые волосы спутаны. И просит старик его в дом принять, измучился он в дальнем пути.

      – И что же? – поднял брови Иггуси. – Прогнал он бродягу? Ведь с одной стороны глянуть, гостя уважить полагается, так издревле заведено. А с другой – не до гостей, когда беды такие… Но я бы всё ж принял. У нас, знаешь, говорят: коль отрезали тебе голову, не плачь по зубам выбитым…

      – Вот и он принял его в дом, – ответил Алан. – Накормил, язвы на ногах его тёплой водой обмыл и маслом смазал, из остатков. Плащ ему дал свой, взамен рваного. Ибо так он внутри себя рассудил: завтра будут торги, и будет мне горше, чем старичку этому, так уж последний свой день свободный проведу не как бывший купец, не как будущий раб, а милость сотворю тому, кто ничем добрым мне не отплатит.

      – А старик оказался волхвом бродячим? – догадался горшечник. – Сотворил он ему из глины золота? Такие сказки мне слышать доводилось.

      – Нет, – огорчил его Алан. – Оказался старик обычным нищим. Никаких чудес не сотворил. Просто рассказал ему злосчастный купец про свою беду, и всю жизнь свою вспомнил, с младенческих лет. Как жил он в любви и заботе у отца своего, как поверил льстивым речам проходимцев… И такая тоска его взяла… Не о том даже тоска, что завтра с верёвкой на шее пойдёт на торги, а об отце своём. Поглядел он на нищего старика – и отца представил. Ведь в тех же примерно летах его отец. Пускай и не голодает он, и не ходит в рванье, а болит