Умягчение злых сердец. Вера Колочкова

Таечка?

      – Мобильник давно надрывается.

      – Да? Да, конечно. Как это я не услышал! Я с тобой рядом про все забываю. И как мило ты меня называешь – Фил… Мне нравится!

      – Но ты же сам просил, чтобы я тебя так называла.

      – Серьезно? А я не помню… Погоди, сейчас на звонок отвечу.

      Филипп наклонился, выудил мобильник из кармана махрового халата, небрежно брошенного на траву рядом с шезлонгом.

      – Да, слушаю… Да, я Рогов Филипп Сергеевич. Документы готовы? Что ж, это замечательно. Да, я сегодня приеду, все подпишу. Когда? Часа через два… Или три… Да, до встречи.

      Отбой.

      Он говорил резко, слегка раздраженно, хотя новости, в общем, были хорошие. Все идет по плану, как и следовало быть. Просто ему казалось, что деловые разговоры рядом с Таечкой были, ну… Не совсем уместны, что ли. Оскорбляли мучительное и прекрасное созерцание.

      Тая смотрела на него сквозь ресницы, пока он говорил. Потом прижала к губам фалангу указательного пальца, свела к переносью белесые бровки. Чем-то озадачилась, стало быть.

      – Что, Таечка? Что тебя так потревожило?

      – Нет, ничего… Значит, я тоже буду Рогова, да? Когда мы распишемся?

      – Конечно… А что не так? Тебе фамилия моя не нравится?

      – Да нет… Мне все равно, в общем. Пусть будет Рогова.

      Девушка улыбнулась, отвела взгляд. Казалось, все ее внимание сосредоточилось на солнечных бликах, играющих голубой водой бассейна. Филипп налил себе кофе, глотнул, недовольно дернул уголком рта. Кофе был едва теплым.

      Филипп Рогов терпеть не мог теплого кофе. Как не мог терпеть всего, что являлось поводом для досады. И само чувство досады терпеть не мог. Но рядом с Таечкой… Пусть. И кофе может быть едва теплым. Да пусть даже холодным – не важно. А недовольство пришло из той жизни, в которой не было рядом Таечки. То есть она была, но… Не рядом.

      Вдруг Таечка повернула в его сторону голову, спросила резко:

      – А моя мама тоже в бассейне купалась, да?

      Рука от неожиданности дрогнула, кофе выплеснулся на пальцы. Филипп медленно потянул руку с чашкой к подносу, будто специально тянул время, потом долго и тщательно протирал пальцы салфеткой. Наконец ответил ровным тихим голосом:

      – Тогда бассейна еще не было, Таечка.

      Она должна была услышать его тихое недовольство. Но не услышала. Или не захотела услышать. Взгляд ее был хоть и пуглив, но упрям.

      – Фил… Ты мне никогда не рассказывал, как мама умерла…

      Недовольство в глазах мужчины плеснулось уже более основательно, хотя голос по-прежнему звучал нежно, с теми же подобострастными нотками:

      – Таечка, но что я должен рассказывать? Ты же сама все прекрасно знаешь… Твоя мама была больна, умерла от сердечного приступа. Что же делать, Таечка, никто не виноват, это судьба. И вообще, мы с тобой много раз это обсуждали.

      – Это ты обсуждал. Я не обсуждала.

      – …И обо всем договорились,