Смытые волной. Ольга Приходченко

деле из них выпьют всю кровь, из этих дураков, и выкинут нищими на свалку. Леонид Павлович предупредил, чтобы я не смела рыпаться на эти проводы ни при каких обстоятельствах; там всех ставят на учет, они-то свалят, а нам здесь жить, понимаешь? Как уж тут не понять? Точно о Лильке Леня говорит, я уже не сомневалась, почему он просит маму к нему домой заглянуть.

      Нам по двадцать пять, мы с Лилькой одни из всей нашей большой фонтанской компании девчонок в холостячках, все остальные одна за другой повыскакивали замуж, нарожали детей и нянчатся теперь с ними.

      Лилька пришла прощаться одна, без мамы. Рите Евсеевне вбили железный костыль в большую берцовую кость, и она шкандыбала еле-еле по комнате на костылях. Подружка с бабкой поджидали меня с работы на кухне. По ее зареванному лицу и бабкиным красным глазам все без слов было ясно. Мы с Лилькой закрылись в ванной, долго молчали, обняв друг друга, тяжелая минута – расстаемся навсегда. Слезы лились струей. Это она, Лилька, предательница, ее нужно гнать взашей, пусть прет в свой сионистский Израиль и не поганит больше нашу советскую землю? Да побойтесь бога, это же неправда. Она – не предательница, так складывается жизнь.

      Лилька уезжала в Австралию, до которой так далеко, что и представить себе трудно. Выпустили ее с мамой только после того, как родная Ритина сестра прислала заверенное у нотариуса приглашение с обязательством, что берет своих родственников, бывших советских граждан, на полное материальное обеспечение. Уже на лестничной клетке, в последний раз обнявшись, она шепнула мне:

      – Если б ты знала, как мне грустно будет без тебя. Пришлю приглашение – приедешь? Ну, ладно, все, я пошла, гуд бай, – и быстро, не оглядываясь, сбежала по ступенькам.

      Мне уже четверть века. Целая четверть, двадцать пять лет. У меня ни собственной семьи, ни молодого человека, только старенькая бабушка, больная мама и такая же, как и я, одинокая старшая сестра. И никаких перспектив, одна работа, без которой нашей семье не выжить. Ах, да, есть еще вечный кавалер Юрий Воронюк; в очередной раз освободившись от уз Гименея, он прискакал на Фонтан в гости. Когда узнал, что Лилька укатила в Австралию, никак не мог успокоиться:

      – Дурак я, вот на ком надо было жениться.

      Как теперь Лильке сообщить об этом? Поздно, Юра, ты так нравился моей подружке.

      Через год из Сиднея от Лильки пришло письмо со снимками и приглашением на ее свадьбу. Она выходила замуж за Филиппа Соломона и через тройку месяцев будет уже не Лиля Гуревич, а миссис Лили Соломон.

      Мой дядька был в обморочном состоянии. В приказном порядке запретил мне отвечать ей.

      Немало лет, ежегодно в день ее рождения первого августа, я доставала ее то первое и последнее письмо из Австралии. Фотография заметно пожелтела. На ней моя Лилька снялась на фоне двухэтажного особняка с бассейном, в окружении экзотических растений. Моя подружка была в шортах и, чувствовалось, вполне довольна жизнью.

      Казалось, судьба навеки нас разлучила, но я ошибалась. Мы вновь встретились через ту же четверть