Москаль. Михаил Попов

Пошло.

      Все посмотрели, куда он указывал. Из толстой трубы ближайшей хаты начал выползать неуверенным джином дымок.

      – Солому зажгли в печке, – сказал Рыбак, показывая свое знание народной украинской жизни.

      Показался Василий и сообщил, что дело на мази, повара и официанток разбудил, полы моют, печи растапливают, «продукт» имеется, надо только подождать с полчасика. Никто не успел ничего сказать по этому поводу, из-за ожившей хаты выкатился тарантас, с парой гнедых и насильственно колоритным мужичком на облучке. Остроконечная баранья шапка, темно-синяя свитка, рубаха с вышитым воротом, огромный медный крест на цепи. Единственное, что нарушало общий колорит, – кроссовки. Но они были так перепачканы в черноземе, что потеряли право считаться спортивной обувью.

      – А вот, хлопцы, прокатиться. На гумовых колах. Что за брика, что за коник, а!

      – А куда тут кататься? – недоверчиво оглянулся Кечин.

      – А до дубов Кочубеевских, няхай тут пока всю справу наладят.

      Дир Сергеевич уже поставил ногу на пружинящую ступеньку, и вопрос ехать, не ехать, был автоматически решен.

      – Я останусь, – сказал Рыбак. – Посмотрю, что и как.

      Елагин пожал плечами, что теперь-то показывать старательность.

      Возчика звали Охрим Тарасович. Он был, кажется, чуть навеселе, но в полном профессиональном порядке. И играл сразу две роли: колоритного кучера и продвинутого экскурсовода. С легкостью переходил из одного качества в другое. Только что сыпал смачными украинскими прибаутками, а вот уже пошли научные факты и цифры из биографии Николая Васильевича. Дорога против ожиданий оказалась и не дальней, и вполне приличной. «Брику» валяло на проселочных волнах, но не слишком, а лишь настолько, чтобы побудить к разудалому пению. И Дир Сергеевич дал себя укачать. Заголосил немелодично, но с упоением:

      Гой на горе тай жнецы жнуть,

      Гой на горе тай жнецы жнуть,

      а по пид горою,

      яром долиною,

      козаки йдуть.

      Охрим Тарасович весело его поправил, насчет ого, что не «жнецы», а «жинцы». В том смысле, что женщины, жинки.

      – А не чоловики, да? – показал свою осведомленность московский гость.

      – Ага, – отвечал беззаботный экскурсовод. И поведал историю, что любая компания, что направляется к дубам, обязательно заводит эту песню и почти всегда поют неправильно. Так что необходимость поправлять поющих можно отдельным пунктом внести в трудовой договор.

      Дир Сергеевич, очевидно, рассчитывавший поразить аборигена широтой своих музыкальных познаний и одновременно всемирной отзывчивостью московской натуры, тихо обиделся и мстительно заорал:

      Попе-попереду Дорошенко,

      попе-попереду Дорошенко,

      веде свое вийско,

      вийско сионийско,

      хорошенько!

      Бурда, самозабвенно подпевавший, следивший лишь за тем, чтобы ни в коем случае не перекричать шефа, и уныло гудевший Кечин, смешались на последней фразе. Дир Сергеевич на них не обратил никакого