Вечное пламя. Виктор Бурцев

Но не могу же я бросить племянника в беде. Сына родной сестры. Единственного. Конечно, я вытащил его сюда. Слава богу, что у нас всегда нужны люди, чтобы работать. – Он повернулся к единственному сыну родной сестры: – Поедешь на линию. Опять обрыв.

      – Почему я?!

      – Потому что магазин дяди Фимы стоит больше, чем твоя дурная башка! Собирайся, возьмешь у Семена телегу, передашь, что я сказал. И мигом в «Карьяла». С тобой поедет наш гость. Корреспондент, между прочим, центральной газеты. Тебе понятно?

      – Мне понятно.

      – Иди.

      – Иду, – ответил Бора, не трогаясь с места.

      – Иди, Бора! – с нажимом повторил Либерман.

      Тот вздохнул и вышел.

      – Вот и все! – Иосиф Карлович обрадованно хлопнул в ладоши. – Конечно, телега Семена это не ваше московское метро… Но зато точно будете на месте, а у меня камень с души спадет. Вы пейте чай! Пейте! Это очень полезный напиток. К тому же этот олух наверняка будет возиться еще час, не меньше.

      Через полтора часа совершенно обалдевший от разговоров Лопухин погрузился в старую, скрипучую телегу. И провожаемый радостным Либерманом, двинулся в путь.

      – Боже, боже! Как приятно поговорить! – вздохнул Иосиф Карлович, глядя вслед Ивану. – Как приятно… И как все-таки хорошо, как все-таки замечательно, что этот милый человек не про нашего бухгалтера приехал.

      Либерман закатил глаза и заковылял обратно к себе в контору.

      3

      Дорога в колхоз была, прямо скажем, не из самых наезженных. Несмотря на жаркое лето, телега несколько раз вязла в грязи. То и дело приходилось соскакивать, чтобы старой равнодушной ко всему лошаденке было полегче.

      Бора был человеком молчаливым, хмуро покрикивал на лошадь, когда та норовила остановиться, и косил одним глазом на провода, идущие от столба к столбу.

      – В прошлом году, – вдруг сказал он невпопад, – у нас мужика так волки задрали. Вместе с лошадью.

      – Прям средь бела дня? – ужаснулся Иван.

      – Почему средь бела дня? Ночью. Ехал, а выпивши был. И заснул. А лошадка возьми да и остановись. А как очнулся, так поздно было.

      Лопухин не нашелся, что ответить.

      Действительно, в лесах, что окружали дорогу, могло произойти что угодно. Деревья, огромные, изогнутые, впившиеся в землю корнями, переплетением ветвей укрывшие землю от солнца. В этих местах и жизнь была такой… дикой, сильной, вцепившейся в существование всеми когтями и клыками.

      На очередном повороте дорогу им перебежала лиса. Крупная, рыжая. Она остановилась на обочине и долгим страшным взглядом проводила ехавших. Эти глаза, полные настоящей звериной жажды крови, заставили Ивана вздрогнуть. Он почувствовал, как звериное его начало отзывается, поднимая волоски на спине дыбом.

      Что-то похожее, видимо, ощутил и племянник Иосифа Карловича. Бора стегнул уныло плетущуюся лошаденку. Что-то крикнул ей, и телега покатилась быстрее. Вскоре лиса ушла в чащу.

      – Местные говорят, что лиса – это дурная примета, – сбавив ход пробормотал Бора. – Вроде как черная кошка.

      – А вы знаете, откуда эта примета взялась? –