Духовные путешествия героев А. С. Пушкина. Очерки по мифопоэтике. Часть 2. Алла Арлетт Антонюк

реальному изображению жизни. Осознав в 30 лет этот переход, он окончательно свыкается с мыслью, что младость ушла безвозвратно. А осознав, благодарит юность за всё, чем она дала ему возможность насладиться:

      Познал я глас иных желаний,

      Познал я новую печаль;

      Для первых нет мне упований,

      А старой мне печали жаль.

      Мечты, мечты! где ваша сладость?

      Где вечная к ней рифма, младость?

      Ужель и вправду, наконец,

      Увял, увял ее венец?

      Ужель и впрямь, и в самом деле,

      Без элегических затей,

      Весна моих промчалась дней

      (Что я шутя твердил доселе?)

      И ей ужель возврата нет?

      Ужель мне скоро тридцать лет?

«Евгений Онегин» (6:XLIV)

      Невольно всплывают строчки из Данте «Земную жизнь пройдя до половины, //Я очутился в сумрачном лесу…»

      «Душа родная»

      «Цвела как ландыш потаенный…»

«Евгений Онегин» (2:XXI)

      Любовь Ленского имеет платонический подтекст. Его любовь чиста, как и сама Ольга – предмет его любви:

      Невинной прелести полна,

      В глазах родителей, она

      Цвела как ландыш потаенный. (2:XXI)

      Здесь есть скрытые намеки на связь души Ольги с нездешним «потаённым» миром. «Ландыш потаённый» – очень выразительный символ, предназначенный изобразить достоинства, не выставляющие себя напоказ, и радость тихо цвести в неизвестности, распространяя своё благодатное влияние на людей, многие из которых при этом даже и не догадываются об источнике своего благополучия.

      В другом месте Пушкин сравнивает портрет Ольги с портретом Девы Марии: «Точь в точь Вандикова Мадонна». «Кроткой фиалкой» называл Святой Бернард Деву Марию. Этот образ является характеристикой существа, стремящегося скорее принести окружающим радость, чем завоевать чьё-либо восхищение.

      Символизм фиалок часто обыгрывался в поэзии и на картинах художников, например, в сценах поклонения волхвов или же у подножия креста. Фиалка, растущая у подножия кипариса, является ссылкой на целомудрие Девы Марии и кротость Младенца Иисуса Христа (ср. также у Пушкина: «Невинной прелести полна»).5

      Ленский – совершенный носитель романтического культа любви, который стал его мироощущением. И когда он описывает Онегину Ольгу как пышногрудую красавицу – это скорее описание традиционного образа полуобнаженной античной богини-музы «с неизъяснимою красой» и стремление материализовать совершенство, существующее уже где-то в других пределах:

      Глаза как небо голубые;

      Улыбка, локоны льняные,

      Движенья, голос, легкий стан. (2: XXIII)

      В черновом варианте главы Третьей у Пушкина имелся также ещё один – более идеальный портрет Ольги:

      Как в Раф <аэлевой> М <адонне>

      <Румянец да> невинный <взор> (VI, 307)

      В любви Ленского есть также романтическая и платоническая идея невыразимости глубинных духовных истин: в любви души взыскуют объединения со своими

5

Здесь в художественном языке Пушкина проявляется гениальная тонкость и структурная выдержанность многообразных стилистических отражений и перевоплощений художественной действительности. Не случайно рядом с Ольгой (этим «ландышем потаённым» в тени «животворяща древа»), наделённой, с одной стороны, – ангелом-хранителем Ленским, возникает, с другой стороны, – склонённая над ней фигура Онегина-демона (словно змей, искушающий её плодами с «древа»). Пушкин создаёт здесь свой индивидуально-художественный сплав образов.