Твой враг во тьме. Елена Арсеньева

именно как дым, Лёля воочию видела этот дым. Он клубом поднялся к окну и был в клочья разорван порывами ветра. Тут же они радостно набросились на новую поживу, будто голодные птицы на ломоть хлеба, и до Лёли как-то вдруг дошло, что дым этот отнюдь не метафорический, а очень даже реальный!

      Что характерно, именно такой вот белый, тягучий, жуткий дым она видела сегодня во сне. Это был стопроцентный кошмар: Лёля сидела, забившись в уголок, и изо всех щелей на нее наплывали струи дыма, а она никак не могла вспомнить, по какому номеру звонить в пожарную охрану. Наконец вспомнила, долго-долго искала по квартире телефон. А когда нашла, позвонила, и тут ее отматерил полупьяный мужской голос…

      Когда Лёля проснулась, была глубокая ночь. На улице царила тишина, безжалостно нарушаемая отборным матом. Судя по отдельным русским словам, говоривший никак не мог понять, каким образом он вместо центра Сормова оказался в районе площади Свободы.

      Лёля вскочила с постели, принюхалась. Дымом не пахло! Она прикрыла окно, но долго еще не могла уснуть, вновь переживая кошмар и надеясь, что он не сбудется никогда, никогда! Но, как известно, чтобы страшный сон не сбылся, его надо немедленно кому-нибудь рассказать. Однако утром Лёля проспала, родители уже ушли в университет. Не в фирму же звонить, чтобы рассказать сон, все-таки она на больничном, неудобно как-то! И вот…

      Нет, сначала Лёля не испугалась. Просто подумала, что внизу, в палисаднике, жгут опавшую листву. Хотя это сколько же надо листвы собрать, чтобы столб дыма поднялся до пятого этажа? Лёля открыла узкую оконную створку (у них в доме были совершенно идиотские окна без форточек: хочешь впустить каплю свежего воздуха, а врывается целый кубометр!), высунулась – очередной клуб дыма, вырвавшийся из приоткрытого окна на четвертом этаже, шибанул вверх, чуть ли не в лицо. Прямо под ней!

      О господи…

      Однако Лёля и тут не испугалась – скорее разозлилась. Снова эта семейка с четвертого этажа!

      Раньше эта семейка жила на седьмом. Дважды в нечаевской кухне и в кухне шестого этажа пришлось делать ремонт: не до конца закрутить кран, когда воду отключили, а раковина полна грязной посуды, было любимым делом верхних жильцов. Воду, конечно, снова давали, когда никого дома не было…

      Потом этими тиранами вдруг овладела высотобоязнь. У них была старенькая бабуля – единственный, по мнению Лёли, луч света в темном царстве этих хамов, – а для нее подняться на седьмой этаж без лифта – неразрешимая проблема. То есть лифт в подъезде вообще-то имелся, но работал он, по общему впечатлению, только по ночам, чтобы не надрываться. А у бабулиной наглой дочери, наглого зятя и двух наглых внуков, жутко топавших по потолку шестого этажа (Нечаевых как-то пригласили послушать их топанье, так мама даже прослезилась от счастья, что живет на пятом!), было единственное человеческое качество, из-за которого Лёля им многое извиняла: любовь к этой самой бабуле, Александре Герасимовне. С другой стороны, как же им ее не любить? Она, как атланты небо, держала на своих руках все домашнее хозяйство. А ведь ей семьдесят