Вязниковский самодур. Михаил Волконский

свободного стула, обратился к князю и ответил, явственно произнося каждое слово:

      – Я – такой же, как и ты, дворянин, Александр Ильич Чаковнин, а вот когда мы с тобой на «ты» побратались, этого я не упомню хорошенько.

      Между гостями произошло смятение. Дежурные камергер и камер-юнкер отступили шаг назад. Никто не подозревал, что можно разговаривать с князем так дерзко.

      – Вот ты как отвечать умеешь! – проговорил Каравай-Батынский. – Ну, хорошо, голубчик, мы поучим тебя вежливости… Отведи-ка, Ваня, его в отдельную, пусть посидит на хлебе и воде!.. Это нрав злостный укрощает, говорят! – и князь, чтобы успокоить свое сердце, отпил из хрустального бокала большой глоток вина.

      III

      Едва двинулся гайдук Иван со своего места, как Чаковнин схватил с подвернувшегося ему под руку столика мозаиковую крышку и замахнулся ею.

      – Подойди только – голову расшибу!.. Слушай, князь, – заговорил он, обратившись к Каравай-Батынскому. – Пришел я к тебе добровольно – сам можешь судить, что не мужичонке хилому привести меня сюда – значит, я твой гость, а с гостями так не обходятся. Холопа твоего я на месте уложу, если он посмеет еще шаг ступить. А тебе вот что скажу: или ты за оскорбление, как подобает дворянину, разведешься со мной на честном поединке, или удовлетворишь меня извинением, или же я пущу в тебя сейчас этой крышкой, будь спокоен – без промаха, ловко придется.

      Он слегка пригнулся и держал крышку наотлет так, что целил ею прямо князю в голову.

      Уж очень большая решимость виделась во всей его фигуре, и глаза блестели так гневно, что можно было поверить, что он готов в самом деле исполнить свою угрозу.

      Гайдук Иван, не щадя живота своего, кинулся было на защиту своего господина, но, по счастью, князь спохватился.

      – Куда ты прешь, Иван? – крикнул он. – Или не видишь, что господин не шутит?.. Мне тебя не жалко, мне жалко мозаичной крышки. Я ее из Италии выписал, а он ее разобьет. То есть нет у этих холопей никакого уважения к предметам искусства! – С этими словами он встал, подошел к Чаковнину и, шаркнув ногою и изогнув спину, сделал приветственное движение рукою, говоря: – Государь мой, милости прошу вас как гостя остаться у меня, ибо вижу, что имею дело с достойным человеком и дворянином.

      Чаковнин положил крышку на место и в свою очередь поклонился, сказав:

      – Вот такое обращение, князь, нам с вами гораздо более приличествует.

      Каравай-Батынский повел его к своему столу. Один из гостей сейчас же схватил свой стул, перенес его и поставил для Чаковнина.

      – Табачку не угодно ли? – предложил Чаковнину князь, усаживаясь и протягивая ему золотую, осыпанную камнями табакерку.

      – Спасибо, – ответил тот, – только свой нюхаю… Вот-с, может, моего угодно? – и он достал из кармана медную, тяжелую, огромную табакерку с простым зеленым табаком и, понюхав, подал ее князю.

      – Дружба, значит, дружбой, а табачок врозь! – рассмеялся князь. – Ну, а винца стаканчик, холодненького, со льдом?

      – Вот от винца не откажусь.

      Князь