Князь Никита Федорович. Михаил Волконский

Раз только в год, в престольный праздник замковой церкви, эти ворота были отворены для всех желающих, и тогда всякий, кто хотел, – и знатный, и простолюдин – мог идти в гости к старому графу. Для народа устраивалось угощение на дворе, а благородных гостей провожали в столовый зал к графу.

      Таким образом, попасть туда Волконскому было очень легко и возможно.

      VIII. Старый замок

      – Да вставай, брат, вставай!.. Не то опоздаем, – будил давно умытый, причесанный и почти одетый князь Никита лежавшего еще в постели Черемзина.

      – А-а-а, который час? – зевнул Черемзин.

      – Скоро шесть…

      Было еще половина шестого утра, но Волконский нарочно сказал больше.

      – Так рано еще – успеем, – сонным голосом отозвался Черемзин и повернулся к стене.

      – Ну, что мне с тобой делать? – беспокоился Никита Федорович. – Где же мы успеем? Ты одеваться будешь полтора часа по меньшей мере… Да сам ты вчера говорил, что до Освальда час езды будет, значит, приедем туда в половине девятого, а нужно быть в восемь.

      – Значит, приедем в половине девятого, – согласился Черемзин, садясь на постели, потягиваясь и мигая еще слипавшимися от сна глазами. – Знаешь, князь, – вдруг, сообразил он, – мы вот что сделаем – вовсе не поедем…

      Волконский только рукой махнул.

      – Ведь все равно опоздали, – продолжал Черемзин.

      – Да встанешь ли ты, может, и не опоздали.

      – Да ведь ее не будет…

      – Кого ее?

      – Не знаешь? – и Черемзин лукаво прищурил правый глаз.

      – Послушай, наконец… – начал было уже рассердившийся князь Никита.

      – Ты погоди злиться. Я тебе приятную новость могу сообщить.

      – Ну? – спросил, меняя тон, Волконский. – Да, верно, опять врешь что-нибудь.

      – Нет, не вру. Вчера я положительно узнал, что Бестужева отзывают отсюда.

      – Ну, что ж из этого?

      – Ну, значит, он будет в немилости, лишится своего положения, может быть, состояния. Герцогиня вот уже сколько времени не принимает его, словом, Бестужев накануне падения.

      – Так что ж тут приятного?

      – Для Петра Михайловича, конечно, ничего, но для тебя это очень хорошо.

      – Да что ты, не проснулся, верно? Что ты за вздор говоришь?

      – Нет, не вздор, голубчик. Ведь ты Аграфену Петровну любишь?

      Волконский молчал.

      – Любишь ты ее или нет, я тебя спрашиваю?

      – Ну, хорошо… Дальше что?

      – А если ты ее любишь, то ни на богатство, ни на протекцию ее отца внимания не обращаешь. Значит, то, что казалось невозможным или трудным, когда Бестужев был в силе, станет просто и даже очень достойно с твоей стороны, когда он впадет в немилость…

      – То есть?

      – Да сватовство к Аграфене Петровне! – отрезал вдруг Черемзин и, спустив ноги с кровати, быстро стал одеваться.

      На этот раз он окончил свой туалет довольно поспешно, и не было еще половины седьмого, когда они выехали верхом,