Армстронги. Загадка династии. Эндрю О’Коннор

собой.

      Внезапно в ее дверь тихонько постучали. Вздрогнув, она проигнорировала это. Стук повторился. Она подошла к двери и открыла ее.

      На пороге стоял Чарльз.

      – Чарльз! Вы с ума сошли, вас могут увидеть! – прошептала она, выглядывая в коридор.

      Он быстро вошел в комнату и прикрыл за собой дверь.

      – Чарльз, если кто-нибудь узнает, что вы здесь, я погибла!

      – Я не могу уйти, не узнав, что ждет нас с вами.

      Она принялась ходить по комнате.

      – Ничего нас не ждет, ничего не произойдет, потому что ничего не может произойти. В следующем году я выйду замуж за вашего брата. Мы с вами просто не имеем права. Себя я виню так же, как и вас, – себя даже больше, на самом деле, – я не должна была этого допустить.

      – А как же вы собираетесь заполнить ту пустоту в своей жизни, о которой вы мне говорили?

      – Я попросту не буду обращать на это внимания.

      – Пока она, становясь все больше и больше, в конце концов не поглотит вас?

      – Я уже сказала вам: это невозможно. Если бы я сначала встретила вас, вероятно, у наших отношений было бы будущее. Я жалею, что не встретила вас первым, – лучше бы я вас вообще никогда не встречала!

      Она перестала ходить по комнате и, остановившись перед камином, принялась нервно тереть пальцами виски, глядя на огонь.

      Он медленно подошел к ней и осторожно обнял.

      – Уходите, Чарльз, прошу вас, уходите! Мы никогда не сможем быть вместе.

      Он повернулся и запер дверь на ключ. Затем, целуя на ходу, подвел ее к кровати и прошептал:

      – Это единственный способ, каким мы с вами сможем быть вместе.

      Чарльз услышал, как часы в холле пробили шесть раз. Он лежал в постели Арабеллы на спине, а ее рука лежала у него на груди; он прижал ее к себе. Огонь в камине почти погас, а за окном продолжал падать снег.

      – Я лучше пойду – скоро проснутся слуги, – сказал он.

      – Вы сейчас испытываете стыд или чувство вины? – спросила она, пристально глядя на мерцание тлеющих угольков.

      – Нет, а почему я должен это чувствовать?

      – Потому что через несколько комнат отсюда спит Гаррисон.

      – Что вы хотите этим сказать? Что я обязан чувствовать себя виноватым? Тогда я буду негодяем. А если я скажу вам, что не чувствую этого? Тогда я буду негодяем вдвойне!

      – Я вот все думаю: кто же тогда я сама?

      Он поцеловал ее в лоб.

      – Я изо всех сил старюсь почувствовать себя виноватой и пристыженной, – сказала она.

      Он отодвинул ее от себя, встал с кровати и начал одеваться.

      – Пообещайте мне одну вещь, Чарльз! – сказала она, резко садясь на постели. – Пообещайте мне, что Гаррисон об этом никогда не узнает.

      – Разумеется, он об этом не узнает никогда! – Он наклонился к ней, поцеловал и вышел из комнаты.

      Арабелла не понимала, что эта ночь сделала с нею. И знала лишь одно: она нарушила все существующие правила жизни, растоптала их, разорвала и швырнула в огонь. Ей до сих пор было не совсем понятно, как это все произошло. Тем не менее, одеваясь к завтраку, она чувствовала себя