Жизнь и судьба. Василий Гроссман

протяжно подумал, не проговорил Новиков.

      Они помолчали, прислушиваясь к негромким, шипящим голосам из соседней комнаты.

      – Врешь, это наши носки.

      – Как ваши, товарищ лейтенант, да вы что, опупели окончательно? – и тот же голос добавил, уже переходя на «ты»: – Куда кладешь, не трогай, это наши подворотнички.

      – На-ка, товарищ младший политрук, какие же они ваши – смотри! – это адъютант Новикова и порученец Гетманова разбирали белье своих начальников после стирки.

      Гетманов проговорил:

      – Я их, чертей, все время наблюдаю. Шли мы с вами, а они сзади идут, на стрельбах, в батальоне у Фатова. Я по камушкам перешел через ручей, а вы перескочили и ногой дрыгнули, чтоб грязь сбить. Смотрю – мой порученец перешел по камушкам через ручей, а ваш лейтенант скакнул и ногой дрыгнул.

      – Эй, вояки, потише ругайтесь, – сказал Новиков, и голоса по соседству сразу смолкли.

      В комнату вошел генерал Неудобнов, бледный человек с большим лбом и густыми, сильно поседевшими волосами. Он оглядел рюмки, бутылку, положил на стол пачку бумаг и спросил Новикова:

      – Как нам быть, товарищ полковник, с начальником штаба во второй бригаде?» Михалев вернется через полтора месяца, я получил письменное заключение из окружного госпиталя.

      – Да уж какой он начальник штаба без кишки и без куска желудка, – сказал Гетманов и налил в стакан коньяку, поднес Неудобнову. – Выпейте, товарищ генерал, пока кишка на месте.

      Неудобнов приподнял брови, вопросительно посмотрел светло-серыми глазами на Новикова.

      – Прошу, товарищ генерал, прошу, – сказал Новиков.

      Его раздражала манера Гетманова чувствовать себя всегда хозяином, убежденным в своем праве многословно высказываться на совещаниях по техническим вопросам, в которых он ничего не смыслил. И так же уверенно, убежденный в своем праве, Гетманов мог угощать чужим коньяком, укладывать гостя отдыхать на чужой койке, читать на столе чужие бумаги.

      – Пожалуй, майора Басангова временно назначим, – сказал Новиков, – он командир толковый, участвовал в танковых боях еще под Новоград-Волынском. Возражений нет у бригадного комиссара?

      – Возражений, конечно, нет, – сказал Гетманов, – какие у меня могут быть возражения… Но соображения есть, – замкомандира второй бригады, подполковник – армянин, начальник штаба у него будет калмык, добавьте – в третьей бригаде начальником штаба подполковник Лифшиц. Может быть, мы без калмыка обойдемся?

      Он посмотрел на Новикова, потом на Неудобнова.

      Неудобной проговорил:

      – По-житейски все это верно, от сердца говоря, но ведь марксизм дал нам другой подход к данному вопросу.

      – Важно, как данный товарищ немца воевать будет, – вот в чем мой марксизм, – проговорил Новиков, – а где дед его Богу молился – в церкви, в мечети… – он подумал и добавил: – Или в синагоге, мне все равно… Я так считаю: самое главное на войне – стрелять.

      – Вот-вот, именно, – весело проговорил Гетманов. – Зачем же нам в танковом корпусе устраивать