Жизнь и судьба. Василий Гроссман

отправить с маршевой ротой на фронт.

      Теперь молодой Сагайдак уже месяц учился в минометном училище и никаких происшествий с ним не случалось – отец и мать радовались и надеялись, но в душе у них жила тревога.

      Второй сын Сагайдака, Игорь, в двухлетнем возрасте болел детским параличом, и последствия этой болезни превратили его в калеку – он передвигался на костылях, сухие тонкие ножки его были бессильны. Игорек не мог учиться в школе, учителя приходили к нему на дом, – учился он охотно и старательно.

      Не было светила-невропатолога не только на Украине, но и в Москве, Ленинграде, Томске, с которым бы не советовались Сагайдаки об Игорьке. Не было нового заграничного лекарства, которого не добыл бы Сагайдак через торгпредства либо посольства. Он знал, – за чрезмерность родительской любви его можно и должно упрекать. Но он одновременно знал, что грех его не смертный грех. Ведь и он, сталкиваясь с сильным отцовским чувством у некоторых областных работников, учитывал, что люди нового типа особо глубоко любят своих детей. Он знал – и ему простится знахарка, доставленная из Одессы на самолете к Игорьку, и травка, прибывшая в Киев фельдъегерским пакетом от какого-то священного дальневосточного деда.

      – Наши вожди особые люди, – проговорил Сагайдак, – я не говорю о товарище Сталине, тут уж вообще не о чем говорить, но и ближайшие помощники его… Они умеют и в этом вопросе всегда ставить партию выше отцовского чувства.

      – Да, они понимают: не с каждого спросишь такое, – сказал Гетманов и намекнул о суровости, которую проявил один из секретарей ЦК к своему проштрафившемуся сыну.

      Разговор о детях пошел по-новому, задушевно и просто.

      Казалось, вся внутренняя сила этих людей, вся их способность радоваться связаны лишь с тем, румяны ли их Танечки и Виталики, хорошие ли отметки приносят из школы, благополучно ли переходят с курса на курс их Владимиры и Людмилы.

      Галина Терентьевна заговорила о своих дочерях:

      – Светланка до четырех лет была плохого здоровья, – колиты, колиты, извелась девочка. А вылечили ее только одним – тертыми сырыми яблоками.

      Гетманов проговорил:

      – Сегодня перед школой она мне сказала: «Нас с Зоей в классе называют – генеральские дочки». А Зоя, нахалка, смеется: «Подумаешь, большая честь – генеральская дочь! У нас в классе маршальская дочь – это действительно!»

      – Видите, – весело сказал Сагайдак, – на них не угодишь. Игорь днями мне заявил: «Третий секретарь – подумаешь, не велика птица».

      Микола тоже мог рассказать о своих детях много смешного и веселого, но он знал, что ему не положено рассказывать о сметливости своих ребят, когда говорят о сметливости сагайдаковского Игоря и гетмановских дочерей.

      Мащук задумчиво сказал:

      – У наших батьков в деревне с детьми просто было.

      – А все равно любили детей, – сказал брат хозяйки.

      – Любили, конечно, любили, но и драли, меня по крайней мере.

      Гетманов проговорил:

      – Вспомнил я, как покойный отец в пятнадцатом