Святой и грешница. Ульрике Швайкерт

не ври мне! Девушки, разойдитесь!

      Шлюхи не решились ослушаться палача и, расступившись, дали ему увидеть смертельно бледную содрогающуюся Марту. Мейстер Тюрнер внимательно посмотрел на нее, прежде чем опустить одеяло. Казалось, ничего не скрылось от его проницательных голубых глаз. Палач сурово посмотрел на мадам.

      – Ну, Эльза, ты не хочешь объяснить мне, что это все значит?

      – Больная шлюха, – пожала плечами хозяйка борделя. – Это не стоит поднятого тобой шума. Так что уходи и дай мне заняться своим делом.

      Седые брови палача приподнялись, в его взгляде было столько холода, что Элизабет невольно попятилась. Мадам восхитила ее тем, что не потупила взгляд и спина ее осталась ровной.

      – Очевидно, ты уже достаточно поработала, – саркастически произнес Тюрнер, указывая на гору окровавленных тряпок. – Ты хочешь оказаться в одной из моих башен? Молись, чтобы Марта не умерла! Я могу предъявить тебе обвинение в совете.

      Эльза побелела, но держалась ровно. С каждой минутой ее морщинистое лицо казалось все старее.

      – Ты ничего не сможешь доказать. Если она что-то приняла, то это только ее решение.

      – Ну да, – фыркнул палач. – А ты старалась спасти ей жизнь и восстановить здоровье?

      – Совершенно верно!

      Они обменялись лютыми взглядами.

      – Прекрасно, тогда в твоих интересах сделать все возможное, чтобы твоя протеже как можно скорее встала на ноги.

      Тюрнер собрался уходить, но мадам его остановила:

      – Что ты намерен делать?

      – Помочь тебе. Хотя я немного понимаю в переломах и ранениях, но не настолько, чтобы быть полезным в этой ситуации. Но я знаю человека, который может помочь, и я тебе его сейчас пришлю.

      Эльза сдулась, будто проколотый иглой пузырь.

      Элизабет вопросительно посмотрела на Жанель, но та лишь пожала плечами. Ни одна шлюха не решилась спросить мадам, кого пришлет палач.

      Ждать им пришлось недолго. Спустя час палач вернулся со старушкой, которая сначала рядом с ним показалась ребенком. Но когда она вышла на свет лампы, девушки увидели, что она на голову ниже их мадам и, вероятно, раза в два старше. Ее кожа напоминала мятую бумагу, а темные глаза были глубоко посажены.

      Вытянув руку из-под накидки, старуха махнула перед лицом мадам.

      – Что ты опять натворила? – прошепелявила она своим беззубым ртом.

      Элизабет видела, какого труда стоило хозяйке хранить спокойствие. Взглянув на палача, стоящего у двери, скрестив руки, она тихо сказала:

      – Это было всего четыре капли масла можжевельника.

      – Четыре капли? – переспросила старуха громче, будто это было приятно мадам. – Пять, наверное, сразу бы ее убили, а шестью ты смогла бы убить вон ту толстуху.

      – Я не говорила, что это я их дала, – отрицала мадам, однако маленькая сморщенная старушонка презрительно махнула рукой.

      – Это меня не интересует. Вы живете в смертном грехе, и плод в ваших чревах – это плод дьявола. Делайте со своими душами, что хотите, меня это уже