Записки причетника. Марко Вовчок

в другую сторону, по тропинке.

      Но едва мы сделали несколько шагов, Настя остановилась, обернулась, назад, приподнялась на цыпочки и стала смотреть по тому, направлению, где скрылся Софроний.

      «Что, он тоже обернулся и тоже смотрит нам вслед?» – подумал я.

      – Не видать? – спросил я у Насти.

      Настя вздрогнула, вспыхнула, стала на ноги и поглядела на меня пристальным, испытующим взором.

      Вглядевшись в меня и убедясь, что я в невинности не уступаю луговой незабудке, она рассмеялась, как-то особенно пленительно сморщила свое свежее лицо и показала мне кончик алого язычка; затем снова схватила меня за руку и быстро повлекла за собою вперед, по тропинке.

      Я горел нетерпением услыхать ее сужденье о Софроний, но с какой стороны я, как говорится, ни заезжал, я не мог ее на это вызвать. Она мне даже не отвечала, а только вместо ответа взглядывала на меня тем взором, каким созерцают отдаленный неинтересный ландшафт, иногда улыбалась мне или схватывала меня за щеку перстами, как в прежние недавние веселые минуты, но в этих ласках не было уже вовсе обычной шаловливости и беспечности.

      Я уже тогда достаточно понимал женскую манеру беседовать, в трудные для них минуты, с людьми себе низшими или с теми, которых они за низших себе почитают. Я знал эту рассеянную ласковость, эти обманчивые проблески участия во взгляде и слове, этот взор, обращающийся на тебя, но тебя не видящий, а устремленный от тебя за тридевять земель в тридесятое царство. Все это я знал, ибо не раз бывал дома свидетелем беседы отца с матерью.

      Сообразив все обстоятельства, я решил, что Настя боится, как бы ее домашние не проведали о встрече и разговоре е Софронием.

      Тут предо мной замелькали представления будущего, одно другого безотраднее, и я с горестью почувствовал, сколь ненадежны и преходящи земные утехи и радости.

      Сначала мы шли очень быстро, но конец пути овершили медленными шагами: я – в унынии, Настя – в задумчивости.

      У выгона я приостановился.

      – Что? – спросила Настя.

      – Пришли, – ответил я: – к выгону пришли.

      – Так что ж?

      Я поглядел на нее с изумлением; на лице ее выразилось некоторое нетерпенье, и она повторила:

      – Что ж такое?

      – Да чтоб не увидали нас вместе, – проговорил я, запинаясь.

      – А! это-то! – ответила она.

      – Так я пойду через огороды, – начал было я.

      Но она не выпустила моей руки и прервала меня словами:

      – Вместе пойдем.

      – Как вместе?

      – Так, как вместе ходят – вот как теперь идем, рука с рукой. Чего ж ты упираешься, Тимош? Ведь ты у меня не краденый, и я у тебя не краденая – чего нам бояться?

      Она говорила это спокойно, ровно и, видно было ясно, точно не боялась, но я, признаюсь, затрепетал. Меня вдруг, неожиданно, без всяких приготовлений, толкали в зияющую бездну!

      Видя мой трепет, Настя наклонилась к моему лицу, поцеловала меня и повторила:

      – Пойдем, Тимош.

      Я, замирая, повиновался.

      Все, благодарение всевышнему, ограничилось одними моими страхами; попово