Мэгги Кэссиди. Джек Керуак

мы отвращаем взор свой от их маленьких драм по ходу наших взрослых дней. Фотокарточка, также у распятия молился я. Каждый день в школе одной уловкой за другой пытался я заставить моего мальчика полюбить меня; я смотрел на него, когда мы все стояли в шеренге на школьном дворе, а Брат перед нами произносил свою речь, свою молитву в нулевом холоде, и за ним восставала краснота Небес, огромный пар и шар и конские каштаны в переулочке, насквозь пересекавшем двор (приходской школы Святого Иосифа) так, что старьевщики приходили, как раз когда мы строем шли в классы. Не думайте, что мы не боялись! У них были засаленные шляпы, они скалились в грязных дырах на самом верху меблирашек… Я тогда был совсем полоумным, мою голову переполняли фантастические идеи с семи утра до десяти вечера, точно маленький Рембо, сдвинувшийся на своих дыбах. Ах, что за стихи писал я в десять – письма Мэгги – а днем, шагая в школу, воображал, что на меня смотрят кинокамеры: «Полная Жизнь Приходского Школяра», все его мысли, а также как здорово он прыгает на заборы. – Voilà[14], в шестнадцать, Мэгги – распятие – там Бог свидетель, мои любовные муки были теперь большими и настоящими, с Его пластмассовой лепной головой, лишь сломанная шея склонена вбок, как всегда печально, печальнее всегдашнего.

      – Ты нашел себе свои маленькие темнотишки? – сказал мне Господь безмолвно, Своей головой статуи, перед которой руки мои сцепились в ожидании. – Уже вырос со своим маленьким gidigne? (динь-дончиком). – Когда мне было семь, священник спросил меня на исповеди:

      – А ты играл со своим маленьким gidigne?

      – Да, mon père[15].

      – Ну, следовательно, раз ты играл со своим маленьким gidigne, прочтешь все молитвы по четкам, а после этого – десять Notre Pères и десять Salut Maries[16] перед алтарем, а после этого можешь идти.

      Церковь влекла меня от одного Спасителя к другому; кто другой со мной так после этого поступал? – с чего бы эти слезы? – Господь говорил со мной с распятия:

      – Настало утро, и добрые люди по соседству разговаривают, и свет льется сквозь жалюзи – дитя мое, ты оказался в мире таинства и боли, кои понять невозможно – Я знаю, ангел – это к твоему же благу, мы спасем тебя, поскольку мы считаем, что душа твоя так же важна, как и душа всех прочих в этом мире – но за это ты должен страдать, по сути дела, дитя мое, ты должен скончаться в муках, в воплях, в ужасе, в отчаянье – неясности! кошмары! – огни, тяжелые, хрупкие, изнуренность, ах.

      Я слушал в тиши материнского дома, гадая, как Господь собирается пособить успеху моей любви к Мэгги. Теперь я видел и ее слезы. Было там что-то, чего не было, ничто, одно лишь осознание того, что Господь нас поджидает.

      – Не пристало Господу мешаться в дела мирские, – сказал я себе и поспешил в школу, готовый еще к одному дню.

      9

      Вот типичный день, я встаю утром, в семь, по зову мамы, чую завтрак – тосты и каша, на окна намерз дюймовый слой льда, все стекло высвечено розовым от видоизменений океана зимы за окном. Я выскакиваю

14

Ну вот (фр.).

15

Отец мой (фр.).

16

«Отче наш» и «Славься Мария» (фр.) – католические молитвы.