Беглые в Новороссии (сборник). Григорий Петрович Данилевский

мою невесту! – сказал тогда бешено Левенчук, став перед слугами Панчуковского. Это уже был не прежний хуторский пастух. Степь изменила его.

      Абдулка, повар и Самуйлик остались одни против остальных.

      – Нет у нас никакой девки!

      – Врешь, есть! Она наверху у барина вашего живет! – кричал Левенчук.

      – Отдавай, а то силой возьмем! – гудели косари.

      – Вот что выкусите! – ответил Абдулка, показывая кукиш, и пошел с товарищами к барскому двору, очевидно, потеряв надежду овладеть обидчиком закадычного приятеля, Антропки.

      Левенчук, утирая кровь с виска, сел на крыльцо шинка.

      – Дайте, братцы, хоть трубки покурить, коли с нами так поступают. Собаки – и те лучше нас стали жить на свете!

      Приятель его, батрак, с форсом подал ему трубку, сел возле него и обнял его, заливаясь слезами.

      Толпа между тем шумела: «Как! Быть не может! Так этого самого невесту? И им спускать? Не заступиться за него? Где же тому конец будет?»

      – Пойди, братику, – сказал Харько батраку, откашливаясь и харкая кровью, – пойди, хоть осьмушку вынеси! Все печенки, ироды, отшибли! Ишь ты, кровь пошла…

      Косари орали более и более.

      Полковник между тем, уйдя от Левенчука, подбежал к окну в кабинете и долго следил из-за занавесок, пока непрошеный гость не вышел за ворота. «Воротить его? Отдать ему разве Оксану?» – подумал он, но, почитав с полчаса газеты, успокоился, оставил дело так и пошел наверх к Оксане.

      Оксана сидела в своей каморке, вышивая какую-то рубаху. Домаха сидела на полу возле нее, тоже что-то штопая.

      – Оксана! Хочешь домой? – спросил полковник.

      Она не подняла глаз.

      – Что, если бы за тобою пришли, бросила бы ты меня? Неужели бросила бы? – спросил полковник.

      Оксана встала, сложила шитье и поклонилась в ноги Панчуковскому.

      – Пане! Пустите меня, заставьте вечно за себя Бога молить!..

      В исхудалом, нежном и кротком лице ее кровинки не было.

      Панчуковский хотел что-то сказать и затих. С надворья раздался страшный гул голосов, и одно из окон на мезонине зазвенело.

      – Береги ее! – успел только сказать Панчуковский Домахе и выбежал на балкон.

      Едва Панчуковский вошел туда, как увидел, что перед запертыми уже на замок его воротами стоит куча народу, а Абдулка, Самуйлик и конторщик бранятся сквозь затворы.

      День между тем, как часто бывает на юге, нежданно изменился. Вместо жгучего, острого суховея, доносившего с утра под узорчатые жалюзи комнат сухой и волнистый шелест горящих в зное нив, небо стемнело, облака неслись густою грядой, и накрапывал дождь.

      – Что это? – громко спросил своих людей Панчуковский, склонясь через перила балкона.

      – Косари взбунтовались, – робко ответил конторщик, – не хотят по полтиннику брать, требуют по два рубля.

      – Ну, так гоните их взашей!

      – Мы стали их гнать, а они в контору ворвались, стекла перебили, мы едва успели ворота запереть – все распьяно…

      – Ваше