Голодный дом. Дэвид Митчелл

рождения в октябре.

      – А мой – в феврале. – Я старше, хоть и меньше ростом. – А ты в какой школе учишься?

      – Я со школой не в ладах, – говорит Иона. – Если так можно выразиться.

      Я ничего не понимаю.

      – Но дети должны ходить в школу. Так по закону положено.

      – С законом я тоже не в ладах. Хочешь еще сливу?

      – Спасибо. А как же школьные инспекторы?

      Выражение лица Ионы, наверное, называется озадаченным. Миссис Маркони недавно объясняла мне, что такое «озадаченный».

      – Какие инспекторы?

      Непонятно, почему он этого не знает.

      – Ты меня надуваешь, да?

      – Зачем мне тебя надувать, – говорит Иона. – Ты же не воздушный шарик.

      По-моему, это остроумно, но если бы я такое Гэсу Ингрему заявил, он бы меня на регбийных воротах распял.

      – Нет, правда, меня дома учат.

      – Ух ты, здóрово! А кто тебя учит? Мама?

      – Наш мэтр, – отвечает Иона и смотрит на меня.

      У него болючий взгляд, и я отвожу глаза. Мэтр – в приличном обществе так называют учителя.

      – А он хороший?

      Иона без хвастовства отвечает:

      – Чистый гений.

      – Ого. Мне прямо завидно, – признаюсь я. – Я школу ненавижу. Ненавижу.

      – Да, если не вписаться в систему, жизнь превращается в ад. А твой отец тоже пианист, как мама?

      Я с одинаковой силой ненавижу школу и люблю говорить о папе.

      – Нет, он в Солсбери живет. Только не в Уилтшире, а в Родезии. Он оттуда родом, из Родезии. Теперь в родезийской армии бойцов обучает. Мальчишки часто про своих родителей байки рассказывают, а я говорю чистую правду: мой папа – снайпер. За сто метров может человеку пулю между глаз всадить. Он мне однажды показывал.

      – Он при тебе кому-то пулю между глаз всадил?

      – Не кому-то, а манекену. На стрельбище в Олдершоте. У манекена был радужный парик и усики как у Адольфа Гитлера.

      В сливовых деревьях воркуют дикие или домашние голуби, по звуку не определишь. И вообще не ясно, это один вид птиц или нет.

      – Трудно, наверное, когда отца рядом нет, – говорит Иона.

      Я пожимаю плечами. Мама велела про развод не говорить.

      – А ты в Африке был? – спрашивает Иона.

      – Нет. Папа обещал, что на следующее Рождество я смогу к нему приехать. Я в прошлое Рождество собирался, но папе пришлось срочно обучать солдат. Когда у нас зима, там лето. – Я хочу рассказать Ионе, что мы с папой должны поехать на сафари, но вспоминаю объяснение миссис Маркони: беседа – как пинг-понг, говорить надо по очереди. – А твой отец где работает?

      Вот сейчас Иона скажет, что отец у него адмирал, или судья, или еще кто-нибудь важный, но нет.

      – Отец умер. Его застрелили. Несчастный случай на охоте. Это очень давно было.

      «Вряд ли очень давно», – думаю я, а вслух говорю:

      – Ага.

      Высокие стебли наперстянки с пурпурными соцветиями колышутся, будто в них кто-то прячется…

      …но там никого нет.

      – Нэйтан, расскажи о своих кошмарах, – просит Иона.

      Мы