Дух времени. Анастасия Вербицкая

приедет завтра… Страмота!

      Тобольцев нетерпеливо взъерошил кудри, но сдержался и ласково потрепал старушку по плечу.

      – Нянечка, милая… Вы нам лучше о самоварчике позаботьтесь своевременно. А насчет маменьки не беспокойтесь! Я к ней сам загляну после обедни. Устройте барышень в моей спальне…

      – Вот те раз!.. Ты-то где будешь?

      – Не ваша печаль, миленькая… Не пропаду, Бог паст1 А вот тут одна больна)я есть…

      – Б-о-л-ь-н-а-я?.. Что твоя корова одна-то… Ишь, ишь как ржут! Нешто такие бывают больные?

      Из столовой долетел взрыв раскатистого женского смеха.

      Тобольцев обнял шею старушки.

      – Да, нянечка… И очень даже больная. Коли доктор (он скоро будет) велит за сиделкой послать, вы того студента направьте… Знаете, черный такой?

      – Который в столовой дрыхнет? – тоном ниже спросила няня, прижимаясь морщинистой щекой к его руке.

      – Нет… Тот, который в кабинете, на кушетке, Дмитриев… Наш с вами земляк…

      – A-а!.. Знаю!.. Сразу-то всех не разберешь… Ровно постоялый двор у нас-то с тобою…

      – И вообще, нянечка, я на вас полагаюсь во всем… С дворником мы столкуемся… А вы уж приласкайте барышень… Они обе бездомные, сироты, хуже детей малых…

      – Ну, ну, ладно!.. Что уж там! – забормотала старуха, растроганная не столько словами Тобольцева, сколько голосом его.

      – А вот и он! – раздались веселые возгласы. За столом, прекрасно сервированным, уже доедали жаркое.

      – Извини, Андрей Кириллыч, никак супу не осталось? – хмуро заметила нянюшка.

      – Честь имею представиться!.. Очень рад, – говорил хозяин, ласково глядя в загоревшиеся личики курсисток… «Которая же из них больная?»

      Одна – высокая породистая полная блондинка с стрижеными вьющимися волосами, с сильным грудным голосом («корова»), поражала своей жизнерадостностью. Казалось, позади были не годы заключения и лишений всевозможного рода, а спорт, выезды, сытая жизнь генеральской дочки. Другая – маленькая, черненькая, с лицом довольно вульгарным, если б не темные глаза, мечтательно, почти вдохновенно глядевшие куда-то… казалось, мимо того, с кем она говорила.

      «Вот эта самая», – догадался Тобольцев. Только У истерички могло быть такое необычное одухотворенное выражение. Сердце его сжалось, когда он подумал, сколько вынесло уже на своих хрупких плечах это обреченное создание, беспомощное, безвольное и без вредное, как дитя.

      За столом, кроме них, сидела ещё целая компании Шебуев в блузе, подпоясанный ремешком, с лицом ярославского мужичка, лукаво-добродушным, но с го рячими, смелыми глазами, которые ярко загорались когда что-нибудь задевало его в споре. И тогда это «неинтеллигентное» лицо поразительно менялось и за хватывало нравственной мощью. Дмитриев – студент первого курса, живший у Тобольцева, потому что у него не было родных и ему некуда было деться. Он приехал сюда прямо из Красноярска, списавшись с земляками-студентами, и жил здесь уже второй месяц в ожидании заработка. Он был широкий в кости цветущий и наивный. Шебуева занимала эта наивность, и они всё время пикировались.

      Иванцов,