Территория книгоедства. Александр Етоев

– не подключать к работе сердца рассудок: он инструмент опасный и всегда приведет тысячу аргументов не в твою пользу. Знаю, беззаветная дружба, дружба без оглядки на холодный инструмент разума, дружба жертвенная, дружба без задних мыслей в наше время практически невозможна. Но для того и существует над землей небо, чтобы мы иногда поднимали голову и замечали в вышине ангелов.

      В моем песеннике есть несколько песенок о друзьях. Например, такая:

      Все будет так, как мы хотим, —

      друзья ушедшие вернутся,

      с порога скажут: «Сколько зим?

      И столько лет, что спасу нет…»

      И слезы радости прольются.

      «Я был не прав и вздорен был».

      «Мы все прощаем», – мне ответят.

      «Я ваших лиц не позабыл,

      не растерял, не разлюбил

      и слов не выбросил на ветер…»

      Ну и так далее.

      Дурак

      Дурака всегда можно узнать по словам. И по самодовольству, с которым он их произносит.

      Дурак самодостаточен в своей глупости.

      Дурака в жизни отличает безвкусие.

      Когда дураку указывают на это, дурак отвечает хамством.

      Мариуш Вильк сказал: «Я становлюсь несчастлив, когда встречаюсь с хамством и глупостью».

      С одной стороны, не тронь дурака, и он тоже тебя не тронет. С другой, когда самодовольного дурака не трогаешь, он утверждается в своей глупости, ему кажется, что весь мир устроен по его дурацкому образу и подобию.

      Особенно делается тоскливо, когда дурак приходит в литературу. Ну ладно, издаст он пару дурацких своих трудов, нормальный человек плюнет и пройдет мимо, подивится, как на какую-нибудь уродину из кунсткамеры, подумает: «Что ж, бывает». Так ведь дурак после этого считает себя писателем и непременно станет объявлять каждому о своей особости и требовать к себе за это особого отношения.

      Дурак любит писать красиво. Например, так: «В сокровенных залежах русской классики почивают по крайней мере три блестящих беллетриста, способных всю жизнь ублажать настроение обладателя этих велеречивых по изгибам занимательности изложения романов».

      Или так: «Его призрачные неземные радости, пропитанные макабрической (гомо)эротикой, остаются, конечно, шиллеровскими дочерьми Элизия, сопутствуя существованию в лишенном измерений онейрическом пространстве, среди счастливых теней и одушевленнейших памятью о прошлом предметов».

      Любимые писатели у дурака те, которые тоже умеют писать красиво. Их сочинения для дурака «сочные в округлой прелести легато из словечек, событий, с треском раскрывающихся, как пригоршня семечек», книги их, «томики эти – духовный бальзам для страждущего забыться от современности».

      Очень нравится дураку красиво описанная любовь: «Я отдалась ему на трижды вспаханном поле».

      Еще дурак не выносит критики. Когда же сам пытается кого-то критиковать, выходит у него примерно такое: «Как Чейз с семечками, со смаком пронесся Довлатов,