Камо грядеши. Генрик Сенкевич

грязнейшему разврату? Смотри, Хилон, как бы высказываемый тобою тезис не отразился на твоей спине в виде антитезы.

      Хилон развел руками в знак того, что это не его вина, и сказал:

      – Господин, произнеси по-гречески следующие слова: Иисус Христос, Божий Сын, Спаситель.

      – Хорошо. Вот я назвал!.. Но что же из этого?

      – А теперь возьми первые буквы каждого из этих слов и сложи их так, чтобы они составили одно выражение.

      – Рыба! – сказал с удивлением Петроний.

      – Вот почему изображение рыбы сделалось символом христианства! – ответил с гордостью Хилон.

      Все замолчали. В выводах грека было, однако, нечто до такой степени поразительное, что оба друга не могли не задуматься.

      – Виниций, – спросил Петроний, – не ошибаешься ли ты? Действительно ли Лигия нарисовала рыбу?

      – Клянусь всеми подземными богами, можно с ума сойти! – воскликнул с запальчивостью молодой человек. – Если бы она начертила птицу, я так и сказал бы, что – птицу!

      – Следовательно, она христианка! – повторил Хилон.

      – Это значит, – сказал Петроний, – что Помпония и Лигия отравляют колодцы, убивают украденных на улице детей и предаются разврату! Какой вздор! Ты, Виниций, был дольше меня в их доме, я был недолго, но я достаточно знаю Авла и Помпонию. Если рыба служит символом христиан, – против чего действительно трудно возражать, – и если они христианки, то, клянусь Прозерпиной, очевидно, христиане не то, за что мы их принимаем.

      – Ты говоришь, господин, как Сократ, – отвечал Хилон. – Кто когда-нибудь расспрашивал христианина? Кто ознакомился с их учением? Когда я три года тому назад ехал из Неаполя в Рим (о, зачем я там не остался!), ко мне присоединился один человек, именем Главк, о котором говорили, что он христианин, и, несмотря на то, я убедился, что он был человек хороший и добродетельный.

      – Уж не от этого ли добродетельного человека ты узнал, что значит рыба?

      – Увы, господин! На дороге в одной гостинице кто-то пырнул почтенного старца ножом, а его жену и ребенка захватили торговцы невольниками, я же, защищая их, потерял вот эти два пальца. Но у христиан, как говорят, нет недостатка в чудесах, и я надеюсь, что пальцы у меня отрастут.

      – Как так? Разве ты сделался христианином?

      – Со вчерашнего дня, господин, со вчерашнего дня: эта рыба сделала меня христианином. Смотри, какая, однако, в ней сила! Чрез несколько дней я буду самым ревностным из ревностных, чтобы они допустили меня до всех своих тайн, а когда меня допустят до всех тайн, я узнаю, где скрывается девица. Тогда, быть может, мое христианство лучше заплатит мне, чем моя философия. Я дал обет Меркурию, что если он поможет мне найти девицу, то я принесу ему в жертву двух телок одного возраста и одинакового роста, которым велю вызолотить рога.

      – Значит, твое христианство со вчерашнего дня и твоя старая философия позволяют тебе верить в Меркурия?

      – Я всегда верю в то, во что мне следует верить, – это есть моя философия, которая должна прийтись по вкусу в особенности Меркурию. К несчастью, вы, достойные