Просветленные не ходят на работу. Олег Гор

хочет сделать из меня посмешище, ручную обезьянку?

      Брат Пон наклонился и взял меня за запястье.

      И вновь, как на автостанции, меня тряхнуло, словно через мускулы пробежал слабый разряд тока. В этот раз я осознал, что мне нравится это ощущение, что на миг я ощутил необыкновенную легкость в теле и голове, будто сбросил груз, который, сам того не замечая, таскаю на себе постоянно.

      – Нет времени на споры, – сказал брат Пон. – Лишь на то, чтобы принять решение. Пустота вызывает в тебе отклик, и это значит, что ты небезнадежен. Гуляй где хочешь. Размышляй. Завтра на рассвете мне нужен ответ. Ты уходишь совсем либо ты мой ученик.

      Он легко поднялся и утопал прочь, оставив меня, онемевшего, в плену мучительных сомнений.

      – Что это? – осведомился я, разглядывая аккуратный сверток бурой ткани, поверх которого стояли плетеные сандалии.

      Брат Пон вручил мне это все с крайне торжественным видом.

      – Твоя одежда. Антаравасака и все прочее.

      – Так вы все же хотите сделать меня монахом? – я сдвинул сандалии в сторону и обнаружил, что сверток состоит из нескольких кусков ткани разного размера, формы и оттенка.

      – Ни в коем случае. Но на послушника ты походить должен. Иначе будут вопросы – кто ты такой и что здесь делаешь.

      – Но кто их будет задавать?

      – Не в такой уж глуши находится наш ват, – брат Пон покачал головой. – Переодевайся.

      – Но… вы же не хотите, чтобы я поверил в Будду и все такое? – спросил я с беспокойством.

      Откровенно говоря, не хотелось вылезать из привычных шорт и рубахи, облачаться непонятно во что. Кроме того, терзало подозрение, что, поддавшись на уговоры, я предам религию предков, хотя я в церковь не ходил ни разу в жизни, да и родители там не бывали.

      – Меня не интересует, во что ты веришь. Меня волнует, о чем ты думаешь и что делаешь.

      – Но вера горами двигает!

      – Настоящая – да. Только часто ли ты ее встречал?

      Я пожал плечами.

      Ну да, я знал православных, которые блюдут пост, держат дома иконы и ходят на исповедь, но способны ради прибыли в сто рублей удавить ближнего. Видел мусульман, цитирующих по памяти Коран на арабском, но пьющих по-черному, сталкивался с типами, что гордо рассуждали о своей духовности, но бегали за каждой юбкой, попавшейся им на глаза.

      Верил ли кто из моих знакомых искренне? Не знаю…

      – То, что называет верой обычный человек, на самом деле нелепое скопление предрассудков. Дурацкая привычка, способ описывать себя, картинка, одна из граней иллюзии. Давай, переодевайся… ты же согласился остаться, а значит, должен исполнять мои приказы, – добавил брат Пон с улыбкой.

      На это возразить было нечего, и я потянул с себя рубаху.

      – Мне не нужно слепое подчинение, – продолжил монах, наблюдая, как я разоблачаюсь. – Смысл каждого действия будет тебе объяснен, только иногда не сразу. Сегодня ты должен отказаться от всего, что принес с собой, от того, что символизирует старую жизнь.

      – От всего? –