Буря мечей. Джордж Мартин

мимо нас не проезжали, – сказал Лим.

      – Я их туда посылал – а вы, верно, перепились или дрыхли.

      – Чтоб мы перепились? – Том хлебнул эля. – Да ни в жизнь.

      – Тебе надо было самому их задержать, – сказал Лим Мужу.

      – Вдвоем с мальчишкой? В третий раз вам говорю: старуха ушла в Ламбсвольд принимать у Ферн роды – а обрюхатил девушку не иначе как кто-то из вас. – Муж устремил укоряющий взгляд на Тома. – Бьюсь об заклад – это из-за твоих песенок бедняжка Ферн скинула с себя все одежки.

      – Если звуки песни побуждают девушку сбросить с себя одежду и ощутить поцелуй солнца на своей коже, разве певец виноват? И потом, ей Энги больше приглянулся. Только и слышишь, бывало: можно потрогать твой лук? Ох, какой же он твердый да гладкий. А можно, я его немножко потяну?

      – Ты или Энги – невелика разница, – фыркнул Муж. – Вы не меньше моего виноваты, что лошади пропали. Их было трое – что ж я один-то мог?

      – Из этих троих одна была баба, а другой в цепях – сам говорил, – презрительно бросил Лим.

      – Баба была здоровенная и одета по-мужски. А который в цепях… уж больно мне не понравилось, как он смотрит.

      – Если мне не нравится, как человек смотрит, я пускаю стрелу ему в глаз, – улыбнулся над кружкой Энги.

      Арья вспомнила стрелу, просвистевшую около ее уха, и снова пожалела, что не умеет стрелять.

      – А ты бы помолчал, когда старшие говорят, – одернул молодого стрелка Муж. – Пей свой эль и сиди тихо, не то напущу на тебя старуху с поварешкой.

      – Старшие больно много мелют языками, а эль я и без тебя пью. – И Энги в подтверждение своих слов сделал большой глоток.

      Арья последовала его примеру. После воды, которую они пили из ручьев, прудов и мутного Трезубца, эль показался ей таким же вкусным, как вино, которое давал ей пробовать отец. Из кухни между тем плыл запах, от которого слюнки текли, но мысли Арьи по-прежнему занимала лодка. Увести-то ее будет нетрудно, а вот плыть на ней… Если дождаться, когда все уснут…

      Парень появился снова с круглыми ковригами хлеба. Арья отломила кусок и впилась в него зубами, но хлеб оказался жестким и с подгоревшей нижней коркой.

      Пирожок, отведав его, даже сморщился и заявил:

      – Плохой у них хлеб.

      – Ты дождись жаркого – если макать его в подливку, он ничего, – посоветовал Лим.

      – Я бы так не сказал, но хоть зубы целее будут, – сказал Энги.

      – Не нравится – сиди голодный, – буркнул Муж. – Что я тебе, пекарь? Поглядел бы я, какой бы ты испек.

      – А что, я могу, – сказал Пирожок. – Ничего тут хитрого нет. Вы слишком долго месите тесто, вот хлеб и получается жесткий. – Он глотнул еще эля и понес свою обычную околесицу о хлебе, пирогах и плюшках – Арья только глаза закатила.

      – Голубенок, – сказал Том, садясь напротив нее, – или Арри, или как там тебя зовут по-настоящему – это тебе. – И он положил перед ней грязный клочок пергамента.

      – Что это? – с подозрением спросила она.

      – Три золотых дракона. За лошадей.

      – Лошади наши, – насторожилась