Одиночный выстрел. Алекс Орлов

принялся размечать принесенное куском мела, определяя места будущих распилов и кройку холста.

      Пока Рулоф ходил за инструментами, разметка была закончена.

      – Откуда же в тебе столько премудрости, Молчун? – в который раз поразился смотритель. – Я не удивлюсь, если ты и в кузнечном деле понимаешь…

      – Я понимать железо, понимать дерево. Я везде понимать… Но кто я быть – я не понимать, – ответил Молчун, не прерывая работы.

      – Но это ж невиданное дело, другие и одно ремесло годами постигают, а ты все разом умеешь. Даже солдат прелата отвадил, а ведь мог их и вовсе порешить! Ведь мог?

      Рулоф даже взмок от таких открытий и, сняв шапку, вытер ею лицо.

      – Удивительное дело!

      – Не очень удивительное, – ответил Молчун, подкручивая винт на лучковой пиле. – Я стар-мастер.

      – Стар-мастер? – переспросил Рулоф.

      – Да.

      – А что это означает?

      Молчун выпрямился и немного удивленно посмотрел на Рулофа.

      – Этого я не понимать, – признался он.

      – Но ты же сам сказал – я все могу, потому как стар-мастер…

      – Я говорить, но я не понимать. Это далеко у меня назад, будем ждать.

      Молчун вздохнул и сделал пилой на сосновой доске наметку.

      – А ты говорить – побежать…

      – Ну ладно. – Рулоф решил сменить тему. – Работай. Ты чего хочешь собрать-то, просвети меня темного?

      – Я хочу собрать сюда ветер и дать воздух, чтобы чистый. Чтобы скоатина мочь делать много.

      – Ага… – кивнул Рулоф и чуть было не спросил: а ты тогда что делать будешь?

      Но Молчун продолжил и сам ответил на незаданный вопрос:

      – Пока скоатина мочь делать много, я мочь строит еще машина…

      – И что же это будет за машина?

      – Чтобы ветер крутить. Здесь крепкий ветер. – Молчун махнул куда-то на северо-запад и основательно взялся за дело, принявшись пилить, строгать, делать коловоротом дырки и готовить шипы.

      Оставив его, Рулоф отправился по своим делам, а когда вернулся, Молчун уже прилаживал на каменный забор первые детали большой рамы.

      Пока что конструкция выглядела для Рулофа непонятной, но он решил подождать с расспросами и посмотреть, что же из этого выйдет дальше.

      Готовясь к обеду, он зарубил старую, переставшую нестись курицу и из ее потрохов сварил похлебку – для себя и Молчуна. О том, чтобы кормить такого ценного работника брюквой или кукурузой, не могло быть и речи.

      Трапеза происходила в полной тишине тут же, на строительной площадке. Ворот оставался недвижимым, и серной водой во дворике почти не пахло. Молчун доел похлебку, вычистил куском хлеба свою плошку и, вернув ее Рулофу, благодарно кивнул. Затем поднялся с каменного пола, посмотрел на раму и без раскачки взялся натягивать на нее выкроенный холст.

      Рулоф собрал посуду и стал подниматься по лестнице. На самом верху у самой хижины он обернулся и посмотрел на дворик.

      Если бы он женился лет в двадцать пять, у него уже мог быть такой сын. Может, не такой высокий и сильный, но все же хоть какая-то поддержка на старости лет. Что толку быть вольным, если