Провинциальная Мадонна. Вера Колочкова

сел на стул в кухне, устало сложил руки на стол. А Наташка, бессовестная, нет чтоб доброе слово сказать, сразу с вопросом кинулась:

      – Ну, чего молчишь? Как устроился, заработал хоть что-нибудь?

      Сережа лишь горько усмехнулся, полез во внутренний карман куртки, выложил на стол свернутую пополам тоненькую пачку купюр.

      – Здесь двадцать тысяч, Наташ. Все, что заработал.

      – Сколько, сколько? Двадцать тысяч? Это что, деньги, по-твоему? Да это ж один раз на рынок сходить, и то не хватит!

      – Я же только устроился… Вон Сашку упросил аванс дать…

      – Да мне какое дело, кого ты там упросил? А чем я ребенка кормить должна? Святым духом? Ты отец ему или кто? Не-е-ет, мама-то права, не будет с тебя толку…

      Надя, сидя в соседней комнате, с ужасом вслушивалась в Наташкин восходящий по спирали гневный и уже привычный монолог, не замечая, как шепчет тихо, неприкаянно:

      – Да не молчи, не молчи, Сереж… Ну же, ответь… Возьми и закричи также… Что же ты…

      Нет, не ответил. Не закричал. Да и то – было бы странно, если бы в самом деле взял и закричал в ответ. И не потому, что не умеет или окончательно смирился, а просто… Противно, наверное. Устал, как любой человек, от постоянно направленного в его сторону раздражения.

      Дверь хлопнула… Ушел? Ну да, наверное, если Наташка вдруг осеклась на полуслове. Выглянула на кухню – точно, сестра одна, повернулась к плите, сыплет в кастрюлю капусту с разделочной доски, бурчит что-то под нос, выплевывая остатки злобного недовольства. Тихо, на цыпочках, девушка прокралась за ее спиной, выскочила на крыльцо…

      Ага, вон Сережа уже за калиткой, быстро идет по улице. Руки в карманах брюк, спина напряжена. Оглянулся на ее зов, улыбнулся грустно:

      – А, Надюха, привет…

      – Сереж… Ты куда?

      – В садик, за Мишенькой. Соскучился, сил нет.

      – Можно с тобой?

      – Нет, Надь, не надо, я сам… Мне одному надо побыть…

      – А… Ну ладно. Не расстраивайся…

      Он лишь рукой махнул, отвернулся, быстро пошел вдоль утопающих в сирени палисадников. Девушка постояла, растерянно глядя ему вслед… Потом вернулась во двор, села на скамейку-качалку, любимое место под старой липой, оттолкнулась носком от земли. Взвизгнули ржавые железные крепления, огласив тоскливыми звуками двор. Выскочила на крыльцо Наташка, огляделась тревожно:

      – Надьк, а Серега-то где?

      – Он за Мишенькой в садик пошел. Сказал, соскучился.

      – А… Ну ладно.

      – Наташ, зачем ты опять орешь на него? Он вон какой уставший приехал…

      – А не твое сопливое дело, зачем! Мой муж, хочу и ору, поняла? Днем наору, ночью приласкаю… Да все так живут, не бери в голову. Сама потом на своего орать станешь.

      – Не стану. Ни за что.

      – Ой, ой… Это мы еще посмотрим… Вырасти сначала, потом умничай…

      Потянувшись, она зевнула во весь рот, содрогнулась, зябко сплела рыхлые руки под грудью.

      – Ладно, пойду борщ доваривать, все-таки муж приехал как-никак…

      Вот