Казаки долго не живут. Иван Собченко

как девушка какой-то мазью смазала укус и стала перевязывать место укуса.

      – Это мне не впервые, – говорила она. – Месяца два назад отец на охоте упал с коня и поранил ногу, я его каждый день перевязывала.

      Девушка затянула узел. Она уже совсем успокоилась.

      – Я вас знаю, вы были на свадьбе в Медвине, – сказал Федор.

      – Правда, вы плохого ничего не сделаете? – с детской наивностью перебила она Федора. – Вы казаки? Вы лошадей и хлеб заберете? Отец говорил, что казаки все забирают.

      – А ты? Твой отец староста?

      – Да, я недавно приехала из Кракова. Зачем отца связали?

      – Его связали казаки. – неопределенно сказал Федор.

      – Что вы сделаете с отцом? – слезы брызнули у нее из глаз.

      – Ничего, его только связали.

      – Пане казак, спасите его, я Вас не забуду. Возьмите, что хотите, вот у меня сережки золотые, есть еще перстень.

      Федор покачал головой.

      – Мы не разбойники. Нам твоего ничего не нужно.

      Девушка плакала, а Федор молча смотрел на нее. Ему хотелось утешить ее, помочь. Ему ее становилось жалко. Больше – она ему нравится.

      Федор подошел к столу, где были связанные староста и войты. Тут же тоже сидел сотник, а рядом стояли казаки. Он хотел, было, попросить о пощаде пана старосты. «А что батько скажет, когда узнает, что я просил за пана?» – мелькнула мысль. Но перед глазами стояло заплаканное лицо девушки, красивое и печальное.

      – Отпустите пана, он теперь на всю жизнь напуганный, хватит с него, – сказал Федор глухим голосом.

      – Что ты, парень! Не к лицу казаку за пана просить. Он кровь людскую пил, а ты «отпустите». Не смей об этом и думать. Молод еще, горя мало видел.

      – Отпустите, – стоял на своем Федор.

      – И чего ты заступаешься за этого живодера? Что он тебе, кум или сват? Пусть люди решают, что с ним делать. Приведите отца того пацана из погреба.

      Ввели крестьянина, за ним вошла челядь. Староста увидел крестьянина, умоляюще посмотрел ему в глаза:

      – Прости, Тимоха, за обиду: бес попутал, пьяный я был, иначе не тронул бы тебя. Отпустите меня, век буду за вас молить. Никому слова плохого не скажу, – вертел во все стороны головой староста.

      – Ну, что ты на это, Тимоха, скажешь? – обратился к нему сотник.

      – Не будет ему моего прощения. Он не только меня тронул, но и последнюю корову у меня забрал. Не могу его простить.

      – Правильно, – загудела челядь. – Что с ним цацкаться, на вербу его.

      Какой-то старик плюнул в сторону старосты.

      – Это тебе за моего сына!

      – И за слезы наши! Попил кровушки, – выкрикивали из толпы.

      – Встаньте! – приказал сотник. Его глаза гневно глядели на старосту. В них староста прочитал свой приговор.

      Девушка, которая до сих пор стояла в стороне и плакала, наконец, не выдержала и упала в ноги сотника.

      – Пан, простите отца моего, он теперь всегда будет добрый, пожалейте меня, сироту.

      Сотник поднялся тоже со стула.

      – Проси, Леся! – воскликнул староста.

      – Паны