Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 3. Александр Солженицын

кружащейся, но счастливой, Шульгин шёл, нет, вели его куда-то по коридору, да неужели ещё на следующую речь?

      Вели. И какой-то железнодорожный служащий твердил ему, что его требуют к телефону. Из Думы, Милюков.

      И повели в комнату, где ожидала снятая трубка. Голос Милюкова был так хрипл и надорван, отличимо по телефону:

      – Александр Иваныч?.. Нет? Василий Витальич? Вот что: ни в коем случае нигде не объявляйте, не показывайте Манифеста!

      – Как?! А я уже объявил!

      – Ко-му?

      – Да всем здесь… Какому-то полку… вообще народу! И замечательно приняли. Кричали «ура» императору Михаилу!

      – Ай, зря! Ай, зря! Этого ни в коем случае было нельзя! Вы не знаете, обстановка резко повернулась против монархии. Тут, у наших соседей, настроение сильно обострилось… Мы приняли по телеграфу текст, – этот текст совершенно их не удовлетворяет… От нас требуют, необходимо – упоминание Учредительного Собрания. Пожалуйста, не делайте с Манифестом никаких шагов, от этого могут быть большие несчастья…

      Шульгин недоумевал: какое это всё имеет значение, если народ принимает на «ура» и со слезами?

      – Жаль… Жаль… А принимают замечательно… Тогда я пойду предупрежу Гучкова, он тоже, очевидно, где-то объявляет…

      – Идите остановите! А потом сразу приезжайте оба на Миллионную 12, в квартиру князя Путятина.

      – Зачем?

      – Там будет… продолжение. Мы все едем туда сейчас. Пожалуйста, поспешите.

      Шульгин поспешил, но узнал, что Гучков – на митинге рабочих в железнодорожных мастерских и там складывается не так благоприятно.

      Тогда он забезпокоился о самом тексте на своей груди, замялся, не знал, как быть.

      А уже его звали, тащили ещё к одному телефону. Это звонили – от знаменитого теперь Бубликова, инженер Ломоносов. И как раз в точку: если депутат хочет передать безопасно акт – к нему сейчас на вокзале подойдёт инженер Лебедев. (Да сколько же их, Лебедевых?)

      Вот так незнакомому – и отдать тайком?.. Великий акт Отречения?..

      367

Ломоносов перехватывает подлинник Манифеста.

      Бубликов спал, и к телефону из Думы подошёл бодрствующий Ломоносов. А звонил сам Родзянко, несмотря на ранний час. Вопрос его был:

      – Где Гучков?

      Ломоносов такого касательства, кажется, не имел, но действительно знал, звонил ему свой инспектор с Варшавского вокзала:

      – Уже полчаса как приехал.

      – Так где же?

      – А что, его нет? Не могу знать. Сейчас проверю.

      – Проверьте, голубчик, мы очень волнуемся. Нам нужен подлинник акта, как бы у них там не отняли, время такое!

      После неудавшегося ночью захвата Манифеста Ломоносов стремительно соображал выгоды:

      – Понимаю… Хотите – спасём?.. Начинаю операцию. Доложу по исполнении. А как с печатаньем? Мы готовы.

      (Не совсем ещё готовы, даже не готовы, но через час служащие соберутся.)

      – С печатаньем…? С печатаньем, – мнётся Родзянко, – задержка.

      – Но мы готовы!

      – Хорошо,