Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 3. Александр Солженицын

страданий.

      Растерялась.

      Вместо этого – он был рядом и всё заполнял.

      Она – ничтожная перед ним девчёнка, и он прав будет, не оценив её, пренебрежа.

      Не поняв.

      Бросив.

      Один раз в жизни уже было так: она всё принесла, а оказалось ничто не нужно.

      Нет, она сама виновата! Она – онемела, была не она.

      И вышло – просто побаловался?..

      А теперь: ещё раз они будут ли вместе, чтоб исправить?

      А на улицах – этот толповорот, дикое красное и песни, чему-то все рады.

      А тёмные театры – как погребальные залы.

      Да – будут ли они ещё раз вместе!?

      Милый! Не уезжайте! Милый! Будьте со мной ещё раз один!

      Я обниму вас – как никогда-никогда!

      364

В окружении адмирала Непенина. Ночь. – И утро.

      Боже, какая ночь!.. Двух таких ночей не бывает в человеческой жизни!

      Вся ночь – без сна, но какая возвышающая, памятная, разбудоражная ночь счастливого завершения Великой Российской Революции!

      Уже к вечеру было понятно, что во Пскове решается нечто, и Непенин послал через Ставку свою телеграмму в поддержку отречения, даже преувеличил, по мнению своих штабных, что он с огромным трудом удерживает флот в повиновении, – бóльшая часть флота держалась спокойно и благородно, – и что вне отречения грозит катастрофа с неисчислимыми последствиями.

      Послал телеграмму – и всё кануло в ночную тишину, и всё не верилось, что развяжется благополучно. После двух ночи, перетолковав, перетолковав, расходились спать – и тут пришла телеграмма, что Манифест об отречении подписан царём!!

      И так, без ночи, открылся сразу опять день, уже следующий. Команды спали, на тёмных корпусах кораблей горели малые дежурные лампочки, не светились иллюминаторы дредноутов и линкоров, спала и команда «Кречета», кого не разбудили сами телеграфисты, – а князь Черкасский и Ренгартен пошли в каюту к Адриану – поздравлять! Позвали б и Щастного, вполне уже своего, но он вечером уехал в Петроград представителем флота.

      У Непенина нашлась бутылка шампанского. Втроём, в каюте, и пили, – не шумя, с голосами переволнованными, но негромкими. За новую Россию! За новую эру! Какая ослепительная заря свободной, просторной, великой русской жизни!

      И как сказочно быстро и легко всё решилось – ещё только искали, как приступать, кого-то раскачивать, давать внешние импульсы думцам, – но все повели себя так отлично, но всё прошло так гладко!

      Адриан был тоже как никогда прост, никакой разделительной черты, хотя при весёлости их троих – его лицо было как будто озабоченное, в противоречие с настроением. А говорили – очень слитно.

      О том, кого и кем заменять. Зубров – убрать, освежить состав. Как теперь всё будет выглядеть! Как звучать! О неисчислимых русских возможностях.

      Но, Боже мой, как легко всё получилось!

      Тут принесли ленту с приказанием адмиралу от нового правительства: немедленно арестовать финляндского генерал-губернатора Зейна и ещё одного крупного царского чиновника.

      Светловолосый Непенин повёл бровями. Полицейское