Сендушные сказки (сборник). Геннадий Прашкевич

вдали от человеческого глаза прямо из-под земли. Выходят наружу шумно, с громом и с трясением земли, но сами по себе тварь безвредная. – Косился на мрачного Лоскута. – Сего ради премудрым своим промыслом и правдою все устрояет… И аки коня браздою, тако и нас тацеми бедами от грех возражает… – Пояснил, трясясь: – Я помяс. Лисай звать. Всякие травки знаю. С таким знанием не оцынжаешь в сендухе.

      – Нам дашь травку? – жадно сглотнул слюну Микуня.

      Не обращая внимания на вопли и смятение гологолового, отворачиваясь от бьющего в нос пара, Ганька Питухин недоверчиво выбросил вонючую носоручину собакам. Подмели избу, внесли сумы с припасами, выставили на стол настоящую посуду. Помяс задрожал:

      – И сольца есть?

      Кафтанов шлепнул помяса по руке:

      – Куда лезешь первым? Ишь, сольцы ему захотелось! Сам, небось, сольцу в Якуцке брал пуд по пяти копеек, а теперь та сольца сильно вздорожала, Лисай. Теперь за ту сольцу кладут до двадцати копеек. Вот как повернулась жизнь. Да еще пошлина, чуть не полукопейка с фунта. – Хитро поиграл глазами. – Ты тут дикуешь, а цены на Руси растут.

      Перехватив сердитый взгляд Свешникова, кивнул:

      – Ладно, бери.

      Благостно.

      – Аще бы не тако нас возражал, и зверей бы дивиих горше были… И паки бы вконец друг друга и брат брата не любили… – Помяс обильно потел. Завороженно дергался. Тянул кипяток, настоянный на шиповнике, шептал: – Что же нас и так лютее и жестокосердее? Кое естество в безсловесных?.. И кто может исчести, колико бывает над нами смертей безвестных?..

      Пояснял, трясясь: «Я – помяс».

      Пояснял: из рода потомственых помясов.

      И отец, и дед были потомственными травниками.

      Вот, пояснял, посылан в Сибирь строгим государевым наказом, на то есть специальная память. Учился травному делу у деда своего, у известного помяса Федьки Устинова. А тот дед был такой: слышал явственно рост трав, зарождение всего живого. И он, Лисай, в него пошел. Меня сам князь Шаховской-Хари Семён Иванович, вдруг похвастался, воевода енисейский, человек, шествующий путем правды, скромный и простодушный, послал на реку Большую собачью – принести особенно целебные травы, какие нигде больше не растут.

      Как бы намекнул: близок к князю.

      Князь Шаховской прост, широкой душой добр.

      В Смутное время ссылался в деревни, потому как по некой ошибке сражался на стороне тушинского вора. А в одиннадцатом году воевал под Москвой в ополчении. По избрании на царство государя Михаила Федоровича послали князя Шаховского под Смоленск на поляков, там был жестоко ранен. За челобитную, в коей дерзко жаловался, что совсем заволочен со службы на службу, снова был выслан, теперь на Унжу. Здесь отдыхал душой – писал разные летописи, похвальные слова святым, каноны, послания. Одну за другой потерял трех жен, болели сильно. Женился в четвертый раз, но его развели. Тогда он написал умильные послания к патриарху Филарету и к тобольскому архиепископу Киприану с просьбой, чтобы все же позволили жить с четвертой женой. Выставлял как причину – молодость, невозможность жить