Сендушные сказки (сборник). Геннадий Прашкевич

посмотреть: хорошо ли, не мало ли бьют грамотея.

      Отлеживаться Стёпку бросали на псарню. Подходили собаки, обнюхивали мальчишку, дышали на него теплым воздухом. Добрей всех казалась зрелая сука Тёшка – влажным языком вылизывала кровоточащую спину.

      Терпеть всё это было невыносимо, потому в двенадцать лет начал бегать.

      В те времена все бегали. Не только крепостные, но и прикащики. Лютый Бадаев, немало веселя соседей, устраивал большие облавы на беглых, прочесывал с собаками прилегающие леса. Имел на том большую пользу, потому что знал: холопий приказ в Москве сверх меры завален господскими явками. Если не заявил вовремя, что кто-то у тебя сбёг, за преступление сбёгшего ответственность на тебя ложилась. Так хоть в свое удовольствие людишек каких наловить.

      Неоднократного беглеца засекали до бессознания.

      От порки Стёпка стал потихоньку портиться, заикаться. Местная бабка-татарка, дай ей Бог здоровья, ладила его, но сколько можно? В последний раз бежал в двадцать втором, при государе Михаиле Фёдоровиче. Уходя, ярко зажег за собой весь бадаевский двор. Решил: умру, но никогда больше не вернусь в Бадаевку. Одного только боялся, как бы не пострадала в огне добрая сука Тёшка.

      Москва! Добрался до самой Москвы.

      Многие дома каменные, непривычно большие.

      Вкусно пахнет древесным дымом, над улицами желтая пыль. В Китае за Гостиным двором торговая казнь – кнутом выбивают деньги из должников. Стёпка сперва по своей неопытности дивился: бьют должников, а деньги из них никак не выпадывают. Тогда зачем это? Тут же в мелкой сухой пыли, как ободранная курица, купался юродивый, громко хлопал руками-крыльями, страшно морщил низкий скошенный лоб, бормотал невнятное, пускал жидкую слюну. Стёпка, конечно, боялся, зато крепко помнил теперь со слов всяких беглых, с которыми пришлось общаться в эти годы: урочные лета. Вот что надо держать в голове. Урочные лета. Дескать, не будешь пойман хозяином пять лет, станешь свободным! Таков милостивый государев указ.

      Вот и жил, считая года. Кому поможет поднести вещи, а где попросит милостыню.

      Однажды за небольшие деньги поднес нетяжелый бумажный сверток непонятному толстому барину. Барин правой здоровой рукой махал, на его левой руке не хватало трех пальцев. Шел пешком, зачем-то отпустил экипаж. Весь такой непонятный и толстый. Борода окладистая, сильно на старинный манер. Нос багров и крючком, упрямые глаза навыкате – пьяные.

      Дошли до Сретенки.

      Перед обширным домом боярин усмехнулся:

      – Я считал, не дойдем.

      – Как так?

      – Думал, сбежишь.

      – Да зачем бежать?

      – Как звать? – вместо ответа спросил барин.

      Стёпка испугался, отступил на шаг. Прикидывал, сразу от барина бежать или подождать второго вопроса.

      – Беглый?

      Стёпка отступил еще на шаг.

      – Ну, вижу, вижу, что прислониться тебе не к кому. Ты стой, не томись, чего дуешься? – Даже засмеялся. – Ну ровно гусь бернакельский!

      Вот