Ипохондрия life. Алексей Яковлев

у меня все еще нездоровый вид, хотя гемоглобин растет, и показатели крови улучшаются, если верить словам лечащего врача. Я не высыпаюсь, и у меня красные белки глаз с утра и под вечер. Уснуть в этих стенах да еще с такой соседкой просто немыслимо. Попросить ее замолчать бесполезно, я пробовала.

      – Я, в общем-то, и не с тобой разговариваю, я болтаю, просто, чтобы успокоиться, знаешь, мне очень одиноко, а голоса меня успокаивают. Если тебе неинтересно, можешь пойти в коридор, или попроси другую палату, – совсем не раздражаясь, с задумчивым равнодушием отвечает она. Но других палат нет, я спрашивала. А что касается коридора, там еще хуже. Лера хотя бы не лезет к тебе с идиотскими расспросами, и еще она практически никогда не улыбается, только когда произносит одно имя, а меня сейчас улыбки отчего-то ужасно раздражают, словно это что-то настолько мерзкое, что мне приходится с отвращением отводить взгляд.

      Поэтому я понуро сижу на своей койке, неловко подогнув под себя ноги, и, обхватив колени руками, с тоской ссыльного поэта или приговоренного к смертной казни в глазах безропотно слушаю ее тошнотворные повествования. Вообще-то, мне ее очень жалко…

      Ей двадцать два года и она амфетаминовая наркоманка, а еще она безумно влюблена в своего парня, которого зовут Андрей. Это его имя она называет улыбаясь и неизменно прикусывая нижнюю губу. Андрей на два года младше, и это он приучил ее к наркотикам. Они познакомились в каком-то петербургском ночном клубе почти два года назад и с тех пор вместе. И эти последние два года жизни, с ее слов, – это постоянные «эфедриновые вечеринки и метадоновые друзья».

      Лера рассказала мне, что они мечтают вместе совершить самоубийство. Она говорит, что таким образом они якобы докажут друг другу свою любовь и «окончательно наплюют на всех» или что-то в этом роде. Бред.

      – Это было этим летом, июль месяц и невозможная жара. Мои родители уехали к родным в Таллин, а я отказалась ехать, потому что боялась расставаться с Андреем. Я его слишком сильно люблю, и там без него мне было бы слишком одиноко. Весь месяц мы принадлежали друг другу, все время проводили вместе. Мне никогда не было так хорошо, в тот июль я наслаждалась счастьем… Июль подходил к концу, в августе должны были возвращаться родители, они хотели, чтобы с сентября я вернулась в институт, отец обещал договориться. Мы оба ощущали, как хрупка наша маленькая идиллия. Когда вернулись родители нас с Андреем разлучили. Я закатила им настоящую истерику, сказала что совершу суицид. Поэтому меня и отправили сюда. Я часто переписываюсь с ним по телефону. Андрей написал, что уже все обдумал, как все будет дальше, – на этой фразе лицо Леры принимало загадочно-мечтательные черты, и мне становилось не по себе. А она, каждый раз излагая этот монолог, спустя несколько минут со вздохом добавляла: – Но надо ждать, когда меня отсюда выпустят.

      Мне хочется, чтобы это произошло как можно позже, возможно, когда это все-таки произойдет,