…И вечно радуется ночь. Роман. Михаил Лукин

его вопрос, а всё оттого, что у меня нечисто на совести. Эта попытка выглядит так бессильно и нелепо, что я и думать не думаю говорить что-то против, а, разумеется, принимаю это за чистую монету и тут же сознаюсь в разных страшных преступлениях, в числе которых и подрыв «Лузитании»:

      – …Ведь у меня же был мотив, да ещё какой! Qui prodest – помните? На ней плыла моя двоюродная тётка, а уж за ней-то водились кой-какие деньжонки…

      И тут уж ему ничего не остаётся, как вскочить со своего стула-трона, воздеть глаза к потолку и расписаться в своём бессилии, как бы это его не задевало.

      – Короче говоря, беседовать со мной, как с человеком, благосклонным к вам, как с другом, вы не намерены, – заключает, наконец, доктор, отчаявшись добиться от меня чего-нибудь внятного. – Очень жаль, ведь можно было достичь какого-то прогресса, по крайней мере, я видел свет в конце тоннеля.

      Ба, он видел свет в конце тоннеля! Я сейчас лопну от смеха и залью своей желчью всю «Вечную ночь» снизу доверху – он видел свет… Можете себе представить такое!

      – Доктор, знаете историю о кошке? – спрашиваю я.

      – Не знаю, о чём идёт речь, – косится он на меня подозрительно, возвращаясь на свой стул. – Поделитесь? Или для этого тоже придётся ждать некролога?

      – Отчего ж, милый доктор, слушайте: однажды в одном доме на мягкой подстилке лежала старая-престарая кошка, от роду которой было лет сто по их кошачьим меркам, и которая уж готовилась вполне себе так мирно отойти в мир иной, к своему кошачьему богу. А вокруг неё всё прыгала да прыгала молодая кошка, совсем юная, единственная в своём возрасте, которую уж взяли для того, чтобы заместить ту, что вскоре бы умерла. Но оно и неудивительно – надо же кому-то ловить мышей, лежать тёплым комочком на руках хозяев, надо же кому-то, в конце концов, сидеть на окне и гордо поглядывать на прохожих, лоснящейся шкуркой на солнце показывать достаток дома. Так оно испокон века было, и так оно будет – старое уступает место новому, на прахе вырастают новые цветы, молодые и свежие. И вот молодая кошка прыгает себе да прыгает, играет себе да играет, да вот беда, что одной, без компании, прыгать и играть в скуку. И вот стала молодость донимать старость: чего тебе лежится, это же так скучно, айда прыгать и играть, и никак не могла взять в толк, что может случиться и так, что прыгать и играть будет не в радость и не всласть…

      Где-то вдалеке, быть может на первом этаже, или же во флигеле, настойчиво звонит колокольчик и, вдобавок раздаётся ещё какой-то шум – доктор отвлекается, прислушиваясь, а затем неожиданно с сарказмом и небрежностью бросает мне прямо в глаза:

      – Очень интересно всё это, но сказки господина Андерсена я могу прочитать и сам.

      Кажется, он искал возможность выти из-под моего давления и вот же, судьба улыбается ему, да вот только я, на его несчастье, вцепившись ему прямо в глотку, даже и не думаю отпускать просто так.

      – Это вовсе не Андерсен, как бы вам не казалось, – ничуть не смутившись, замечаю я.

      – Ага,