Расследованный поцелуй. Александр Рогинский

посмотрел на часы. Вахтер оказался прав: опоздание ровно на час. Это у них, наверное в норме. 10 часов – срок мобилизующий. Если назначить на 9, все равно придут в одиннадцать. Жизнь ведь у актеров перевернутая.

      Уткин спустился в зал, сел в третьем ряду.

      – Начали, – крикнул он.

      Откуда ни возьмись на сцену выскочила группа молодых людей и, бурно обсуждая что-то, остановилась в освещенном месте.

      Молодой человек громким женским голосом стал рассказывать, как вчера славно повеселились.

      Уткин сидел, скрестив руки, монументально глядя на сцену. Его затылок был чугунно влит в шею. Он, казалось, совершенно не слушал весь этот юношеский бред, а спиной смотрел на Мирославова.

      Актеры резвились. Так продолжалось минут 15.

      Уткин встал и вышел из зала. Через некоторое время появился на сцене с толстой тетрадью. Рядом с двумя стульями в руках шел его помощник.

      Уткин сел на стул прямо в центре скрещивающихся лучей прожекторов, закинул ногу на ногу.

      – Вы чем эту неделю занимались? – спросил и потряс тетрадью в воздухе. – Честно признайтесь, кто читал пьесу?

      Актеры притихли.

      – Не читали, впрочем, нечему удивляться, если вспомнить, у кого вы все учились.

      Актеры понуро молчали.

      Мирославову стало интересно: читали все- таки пьесу или нет? И что это за учитель такой, кого так бранит Уткин? Или он таким образом набивает себе цену?

      – Берите стулья, – сказал Уткин, с силой хлопая тетрадью себе по коленям. – Будем разбираться.

      Из стульев был образован кружок, в центр которого выходил актер и читал из тетради свой монолог.

      Это были слова, написанные красивым русским языком 19 века.

      Демов появился в конце репетиции. Взял свой стул и сел за кольцом. Уткин отпустил актеров, кивком головы пригласил Демова сесть поближе.

      – Что скажешь о пьесе? – спросил Уткин.

      – Пьеса дрянь, но играть можно.

      – И кого ты выбрал?

      – Вот этого бородатого, – ткнул пальцем в точно такую же тетрадь, как и у Уткина, Демов.

      – Я так и знал. Но эта роль уже закреплена за Фурманом. Если бы ты регулярно ходил на репетиции, ты бы знал об этом.

      – Я не хожу регулярно на репетиции, – ровным безразличным голосом сказал Демов. – В этом нет необходимости. Мне нечего время терять с этими юнцами.

      – Как с тобой стало тяжело работать! Если бы ты был несмышленышем, я еще понимаю. Но ты ведь профессионал. Хорошо знаешь, что репетиции нужны для сыгровки, создания своего поля с другими актерами. Не будет этой сцепки, не будет спектакля. Не мне тебе объяснять такие простые истины.

      – Так и не объясняй.

      Уткин тяжело встал и повернулся чуточку к залу, вероятно, привлекая к этой сцене и как бы отвечая на первый вопрос Мирославова.

      Вот с какими типами мне приходится работать – говорила его горькая немая поза.

      На этом репетиция была закончена, Мирославов поднялся со своего места, чтобы пойти к Уткину в кабинет.

      Но Уткин появился в зале.

      – Мы