Жизнь языка: Памяти М. В. Панова. Сборник статей

что вы скажете?…» Значит, какие-то работники института написали письмо в Центральный Комитет, Брежневу или куда-то, где говорили о том, что, ну, в общем, в институте положение абсолютной травли выдающихся ученых. Меня-то никто не травил, потому что я заранее им сказал. Ну вот. Трубачев два раза ко мне обращался… Это поставлено было так: заведующий сектором должен укорять подписанта, должен его срамить, должен говорить, что подписант должен дать обязательство, что он больше не будет так плохо поступать. У меня в секторе была милая Ламарочка Каранадзе подписант. Сам я тоже был подписант, но ввиду того, что я раньше уже сказал…

      З.: Ты это единолично написал… Не коллектив.

      П.:…то меня в это время не привлекли. Но я два раза Трубачеву сказал: «Я говорить ничего не хочу». Представляете, мою милую Ламарочку… она была не только мой студент, она была мой ученик в школе и человек, который мне был просто человечески близок, и ее порицать я уж никак не мог. Ну вот. Я написал письмо, потому что я видел, что их собираются исключать, убирать из института. Тут мне повезло. Во-первых, меня исключили из партии. (Смеется.) Что вы смеетесь, Елена Андреевна? Во-первых, меня исключили из партии. Но я не ходил на заседание партийной ячейки в Институте русского языка, просто не являлся – и всё, так что я, как меня ничтожил институт, не знаю, а как меня ничтожили старые коммунисты в райкоме партии, я вам могу рассказать. Это я никому не рассказывал, в том числе и вам. Вызвали меня на коллегию старых коммунистов. Я удивляюсь, как никто не подумал о том, что надо все-таки пригласить образованных людей. Пришел на коллегию. Сидят… такие морды поганые – необразованные, тупые, серые. Они нашли мое письмо в архиве Брежнева. «Вот, товарищ Панов…» – это член коллегии или группы, что ли, я не знаю, старых коммунистов…

      З.: Это в райкоме партии, это высокая инстанция.

      Т.: Всё, поняла.

      П.: Это предпоследняя ступень.

      З.: В институт Михаил Викторович не ходил тогда.

      П.: «Вот, Михаил Викторович, вот вы писали письмо в защиту людей, которые, пренебрегая своим долгом гражданина, заступаются за тех, кто подрывает нашу социалистическую демократию. Как вы думаете, это укрепляет?… Вы знаете, что у нас пролетарская диктатура?» Пролетарской диктатуры уже не было. Комиссия Куусинена приняла резолюцию, принятую еще Хрущевым, о том, что у нас всенародное государство, а не диктатура пролетариата. Но меня предупредил Левин – он говорит: «Имейте в виду, что вас в партии не оставят. Вот я сделал ошибку, я слишком много говорил и пытался их убедить, это совершенно бесполезно». И я понял, что мне говорить особо там не стоит. И вот он мне задает вопрос: «Укрепляет ли это нашу пролетарскую диктатуру?» У меня был один из двух выходов – ему объяснить, что комиссия Куусинена решила, что у нас уже не пролетарская диктатура, а общенародное государство, но я решил: ему надо, значит, долго объяснять, он ухитрился не знать… ведь последний съезд партии…

      З.: Он, наверно, ничего не читает и…

      П.:…это принял, это в Конституцию уже даже вписано. Я решил ответить как можно короче. «Знаете ли вы, что у нас диктатура