Старый дом. Всеволод Соловьев

молча стоял перед нею. Она взглянула на него и с изумлением отшатнулась.

      – Что это?! Я принесла тебе такую радость, а ты такими глазами на меня смотришь?! Что случилось?!.

      И вдруг материнское сердце угадало истину.

      – Борис! С ним что-нибудь?!. Да говори… Говори, ради Бога… Не томи, не скрывай… Где Борис?!. Что с ним?!.

      – Не пугайся, пожалуйста!! – через силу выговорил Сергей Борисович. – Поверь мне, страшного ничего нет.

      – Да что с ним? Что случилось?!

      – Бог милостив. Он здоров… только его нет… нигде найти не могут… с утра ушел из дому…

      Она так и всплеснула руками.

      – Господи! Да ведь он обещал не уходить… Ведь ты же распорядился, чтобы его не выпускали… как же это?! Ищут ли его?! Пошли скорее во все стороны.

      – Это давно уже сделано, и я сам только что вернулся… Не тревожься только… конечно, он к вечеру вернется, и за такое непослушание надо будет строго взыскать с него. Пойдем к Володе и успокойся.

      Они пошли к больному сыну. И это было большое счастье и для них, и для Бориса, что Владимир, действительно, оказался в лучшем состоянии. Эта радость, которую они так ждали и на которую уже совсем перестали надеяться, уменьшила томительность ожиданий и беспокойства. Между тем время шло. Давно наступили сумерки. Некоторые из посланных и карлик вернулись ни с чем. Нет Бориса – да и только! Горбатовы, карлик и почти вся прислуга, которая была искренно предана семейству, провели почти бессонную, тревожную ночь. Но вот пришло утро – беглец возвратился. Он вошел бледный, дрожащий, с опущенными глазами. Он уже понимал, сколько мук причинил отцу с матерью. Он едва сдерживался от рыданий.

      Татьяна Владимировна кинулась к нему, охватила его крепко руками, прижала его к груди своей.

      – Жив! Здоров! Ничего с тобой не случилось?!.

      Она, крепкая, сдержанная и хорошо владевшая собою женщина, вдруг почувствовала полную слабость и громко зарыдала. Сергей Борисович хотел встретить сына строгими упреками, гневом и не сумел этого. Он чувствовал себя возрожденным, счастливым, помолодевшим. Глаза его светились и выдавали его душевное состояние.

      – Где же ты был, разбойник?! – крикнул он. – Говори всю правду! Посмотрим, есть ли у тебя хоть какое-нибудь оправдание…

      Борис рассказал. Оправданий было много. Он спасал женщин и детей – этот новый рыцарь без страха и упрека.

      – Ах ты, Дон-Кихот! – проговорил Сергей Борисович.

      Мальчик взглянул на отца совсем обиженный, губы его дрогнули; но он не сказал ни слова. Сцена с безумным стариком, в которого он хотел стрелять как во француза, действительно, давала отцу право назвать его Дон-Кихотом. Но в то же время он чувствовал, что не виноват, что действовал не дурно. Не виноват с одной стороны и очень виноват с другой! Как же примирить это? И в первый раз в жизни ему ясно стало, что трудно, трудно совсем даже невозможно так жить и поступать, чтобы со всех сторон быть правым…

      – А о брате и не спросишь?! – проговорил